История любви   ::   Сигал Эрик

А поскольку она должна была дежурить до закрытия библиотеки, я располагал кучей времени, чтобы вобрать в себя несколько многозначительных фраз о том, как в конце одиннадцатого века королевская власть, все более опираясь на законников, постепенно избавлялась от клерикальной зависимости. На экзамене я получил "A" с минусом [2] — между прочим, эта отметка совпала с той, которую я мысленно поставил Дженни за ее ноги в тот момент, когда она первый раз вышла из-за стола. Впрочем, то, как она была одета, я оценил не столь высоко — чересчур богемно на мой вкус. Особенно отвратительной мне показалась та индейская штуковина, которую она использовала в качестве дамской сумочки. Но я не стал высказывать свое мнение и правильно сделал, потому что, как выяснилось позже, это было ее собственное изделие.

Мы решили посидеть в «Лилипуте» — это одно местечко поблизости, где можно съесть пару сандвичей, и ходят туда, вопреки названию, люди нормального роста. Я заказал два кофе и шоколадное мороженое (для нее).

— Меня зовут Дженнифер Кавиллери, — сказала она, — я американка итальянского происхождения. Ну, конечно, сам бы я не догадался.

— Я занимаюсь музыкой, — добавила она.

— Меня зовут Оливер, — представился я.

— Это имя или фамилия? — спросила она.

— Имя, — ответил я и признался, что мое полное имя Оливер Бэрретт (ну, почти полное).

— О-о, — произнесла она, — тебя зовут Бэрретт, как поэтессу?

Последовала пауза, во время которой я тихо радовался, что она не задала такой привычный и такой мучительный для меня вопрос: «Тебя зовут Бэрретт, как Бэрретт Холл?»

Должен признаться, что я действительно родственник того парня, который построил Бэрретт Холл — самое большое и уродливое сооружение в Гарварде, колоссальный памятник деньгам, тщеславию и чудовищному гарвардизму моей семьи.

Потом Дженнифер довольно долго молчала. Неужели нам не о чем говорить? Может быть, я разочаровал ее тем, что не имею никакого отношения к поэзии? В чем же дело? Она просто сидела, чуть-чуть улыбаясь мне. Чтобы хоть чем-то заняться, я начал просматривать ее тетрадки. Почерк у нее был любопытный — маленькие остренькие буковки и ни одной заглавной (может быть, девочка вообразила себя э. э. каммингсом [3] ?). А занималась она чем-то умопомрачительным: «Сравнит. лит. 105, Музыка 150, Музыка 201…»

— Музыка 201? Это ведь курс для выпускников? Она кивнула с плохо скрываемой гордостью:

— Полифония Ренессанса.

— А что такое «полифония»?

— Ничего сексуального, Преппи! Почему я все это терплю? Может быть, она вообще не читает «Кримзон» [4] и не знает, кто я такой?

— Эй, ты что, не знаешь, кто я такой?

— Знаю, — ответила она с пренебрежением. — Ты тот самый парень, которому принадлежит Бэрретт Холл.

Она действительно не знала, кто перед ней.

— Бэрретт Холл не принадлежит мне, — заюлил я. — Просто мой прадедушка подарил его Гарварду.

— Для того чтобы его занюханного правнука наверняка приняли в Гарвард.

— Дженни, если я, по-твоему, законченный дебил, то тогда зачем ты потащилась со мной пить кофе? Она подняла глаза и улыбнулась:

— Мне нравится твое тело.

Одно из главных качеств настоящего победителя — это умение красиво проигрывать. И здесь нет никакого парадокса. Истинный гарвардец способен превратить в победу любое поражение…

И, провожая Дженни до общежития, я все еще надеялся взять верх над этой рэдклиффской паршивкой.

— Послушай, паршивка, в пятницу вечером будет хоккейный матч. Играет Дартмут.

— Ну и?

— Ну и я хочу, чтобы ты пришла. Она ответила с характерным для Рэдклиффа уважением к спорту:

— А какого черта я должна идти на этот вшивый хоккейный матч?

Мне удалось ответить небрежно:

— Потому что играю я.

— За какую команду? — спросила она.



Глава 2

Оливер Бэрретт IV Ипсвич, Массачусетс. Возраст — 20 лет.

Специальность — общественные науки.

Предполагаемая карьера — юриспруденция.

Студент последнего курса.