Из Записок   ::   Нушич Бранислав

Боже, неблагодарные современники допустили, чтобы в этом доме поселилась какая-то акушерка! Вон как раз под окном комнаты, в которой я родился, висит дощечка с надписью: «Евфимия Милер, дипломированная акушерка», чуть ниже мелкими буквами: «Разрешается стучать в окно в любое время ночи», а в центре нарисована богородица, которая держит новорожденного Иисуса на вышитой подушке.

Кто знает, когда народится более благодарное поколение, может быть и сотрут с дощечки эту вышитую подушечку, сотрут и все остальное и напишут мое имя.

Впрочем, вероятно, обо всем этом госпожа Евфимия даже и не подозревает, а то кто знает, как она расчувствовалась бы, если бы я сообщил ей об этом. А ведь я мог бы хотя бы ряди этого зайти к ней.

Разумеется, меня приняли бы как полагается. Я вошел бы в комнату и застал бы уважаемую госпожу Евфимию Милер в старом кожаном кресле, с огромными очками на носу, погруженную в чтение «Повести древних абдеритов. Сочинение господина Виланда».

Я. Добрый день, уважаемая госпожа Евфимия!

Она. Добрый день.

Я. Позвольте узнать, госпожа Евфимия, сколько вы платите за квартиру?

Она. 20 динаров, государь.

Я. 20 динаров! Мало, мало, госпожа Евфимия. Тот, кто живет здесь, должен платить больше.

Она. Сейчас, как же, и этого много.

Я. Должно быть так, как я сказал, госпожа Евфимия, потому что я родился в этом доме.

Она. Ах, вот оно что, ну так тогда я вас спрашиваю: почему здесь так сыро, почему потолок того и гляди обвалится?

Я. Этого я не знаю. Это дело хозяина.

Она. А, так это не ваш дом?

Я. Нет, дом, зимнее пальто и жену я все еще никак не могу приобрести и только время от времени получаю все это в аренду.

Она. Э, хорошо, а чего же вы от меня хотите?

Я. Ничего, я от вас ничего не хочу. Я пришел только для того, чтобы сообщить вам, что я родился в этом доме, и спросить у вас, имеете ли вы что-нибудь против этого?

Она (расплылась в улыбке, очевидно, ей приятно). Боже упаси!

Я. Хорошо, в таком случае и я не имею ничего против того, что вы живете в этом доме, тем более что одна акушерка уже имела некоторое отношение к моему рождению. Уважаемая бабка Нанчика, – бог да простит ей грехи ее! – принимая меня в ту ночь, когда я родился, произнесла знаменательные слова: «Я, говорит, приняла уже больше трехсот младенцев, а такого головастого не приходилось еще принимать». Я, сударыня, уверен, что уважаемая бабка Нанчика выразила свою мысль фигурально, она хотела сказать, что в ту ночь родился великий человек.

И вот, видите, мне, как великому человеку, уж, видно, так на роду написано – иметь дело с акушерками. Впрочем, такова и вообще судьба великих людей, так как они у нас с большим трудом появляются на свет.

Умру? – Нет. – Умру? – Нет.

…………………………………

Хочу. – Нет. – Хочу. – Нет.

Хочу. – Нет! [23]



Абердар



Кордовский калиф Абдурахман Ш, желая сосчитать, сколько счастливых и радостных дней имел он за время своего пятидесятилетнего правления, насчитал всего 14. Но поверьте, Абдурахману легко было насчитать столько счастливых дней, так как он был калиф, а не сербский писатель.

Поверьте, сербский писатель коротает дни без каких бы то ни было радостей и без каких бы то ни было доходов.

А дни, быстрые как ткацкий челнок, убегают, не принося надежды, как говорил Иов.

И глазом не успел моргнуть, не успел еще, как говорится, и белый свет разглядеть, не нашел еще издателя, который согласился бы печатать собрание твоих сочинений, а кто-то уже стучит к тебе в дверь, и ты, ничего не подозревая, говоришь:

– Войдите!

И неслышными шагами входит смерть и говорит тебе хриплым голосом: «Пойдемте, чего вы здесь ждете, вы и так уже пережили всех ваших товарищей; ваши произведения давно в букинистических магазинах, а ваше имя уже забыто, чего же вы здесь ждете?!

– Минуточку, присядьте, прошу вас, я сейчас. Курите?

– Нет, спасибо, – отвечает смерть, – я не курю, и мне некогда ждать.