Избранные рассказы   ::   Казаков Юрий Павлович

Никита было встал поддержать его, но старик враждебно и твердо сказал:

-- Сядь! Я сам...-- и со стоном и кряхтеньем продолжал свой путь.

Наконец он умостился за столом, долго молчал, смотрел на лампу, тер щеки, потом спросил:

-- Экспедиция?

-- Экспедиция...-- поторопился сказать Никита.-- Геологи.

-- Типятку дай! -- помолчав, твердо приказал старик.

-- Чего? -- не понял Никита.

-- Типятку! Типятку, я говорю, дай! -- сердито повторил старик.-- Вон в горке, я говорю, типяток!

-- В какой горке? -- краснея от напряжения понять, спросил Никита.

Илюша высунулся в окно, шумно курил, дул дымом, будто любовался природой.

-- Вода кипяченая там в шкафчике за стеклом у него! -- крикнула из кухни расслышавшая старуха.

-- А! -- облегченно сказал Никита и подал старику банку с желтоватой кипяченой водой.

Старик стал пить. Он сопел, глотал, дышал носом в банку, но не оторвался, пока не допил.

-- Мать, а мать! -- крикнул он, отдышавшись.-- Самовар когда?

-- Несу! -- отозвалась старуха и действительно внесла шумящий самовар.

-- Кружку мою! -- приказал старик. Старуха поставила перед ним большую эмалированную белую кружку.

-- Налей! -- сказал старик.-- Постой! Мать, а иде у меня водка?

-- Так ее и нету, днем-то сам всю выдул...

-- А ты дай, дай! Водку дай, я говорю! -- крикнул старик страдальчески.

Старуха сердито достала ему из горки бутылку.

-- Гм...-- старик посмотрел водку на свет.-- Гм! Мало. Не стану! Убери. Завтра допью. И стал пить чай.

-- Дедушка, а что у вас с ногами? -- спросил, помолчав, Никита.

-- Совсем заболел,-- грустно, задумчиво сказал старик.-- По колени ноги болят. Ступить нельзя. Ляжки ничего, не болят ляжки-то, а ниже колен...

-- А что врачи говорят?

Старик ничего не ответил, усиленно и хмуро хлебнул чай.

-- Какие врачи,-- ласково сказала из другой комнаты старуха.-- Врачи ему теперь ничего не поделают. Восемьдесят ведь первый ему...-- Она вышла на свет, села на лавку сбоку старика и весело улыбнулась.-- Совсем помирает старый-то мой... Да и то -- пожил! Восемьдесят годов.

-- Чаю мне еще! -- буркнул старик.-- Табак-то у меня иде? -- спросил он, проследив, как ему наливали чай.

-- Какой тебе еще табак! -- живо возразила старуха.-- И не думай, не дам!

Старик наклонил голову, некоторое время молча смотрел на клеенку, потом взялся за кружку.

-- Горе одно с этим табаком,-- сказала старуха.-- Как закурит, так и почнет кашлять, спать не дает... И так спит плохо. Кричит больно во сне, сны ему снятся...-- Старуха усмехнулась.-- Влазит в него ночью. Вот он и орет.

Старик допил вторую кружку, посидел, подумал.

-- Время сколько? -- спросил он, ни на кого не глядя.

-- Одиннадцать,-- сказал Никита.

-- Спать пойду, пусти! -- сказал старик старухе.

-- Дойдешь сам-то?

-- Дойду, пусти!

Он мучительно встал, постоял немного, перебирая напряженными пальцами по столу, будто собираясь с духом, потом, вытянув вперед руку, осторожно стал переходить избу. Дошел до притолоки, торопливо оперся, постоял там и начал, держась за печь, двигаться к лежанке. Потом долго взбирался на печь, кряхтел, охал, наконец лег и затих.

Старуха убрала со стола, зевая, ушла к себе, и там у нее долго скрипела кровать. Илюша постлал себе какие-то дождевики и вытертые полушубки на широкой лавке под окном, положил в голову телогрейку. Никита как бы видел и не видел ничего, судорожно зевал, торопливо накуривался перед сном. Он соображал, зачем это Илюша лег возле окна, зачем не закрывает окно, и его такая особенная, хищная какая-то улыбка и нетерпение, и он сам где-то не здесь, в избе, а далеко -- но и думать об этом уже невмоготу было, мысли мешались. Он быстро докурил, сплюнул в окно, посмотрел -- все было видно, все избы и озеро, и туман на берегу, тонкая пелена, а Илюша тем временем уже лег, закрыл глаза, тихо дышал...