Извозчик   ::   Горький Максим

Ну, ты сейчас, первое дело, - точку свою и потеряешь, с линии, значит, сшибёшься, и пошёл колобродить. Будто чего ищешь; а чего искать? Первое дело - себя самого надо найти, своё, значит, приспособление в жизни. Нашёл ты это - ну и здравствуй. Так-то...

- ...Купчиха эта, верно, скупущая. Но и деньжищев у неё - страхи! Ужасти! Накопила, дьявол. Капитолина Петровна звать-то её. А куда вот накопила? Спросите её - не скажет. Не знат, ей-ей, не знат! Умрёт ведь, как все люди; уж это первое дело! А рази для смерти-то деньжищи требуются? Очень даже маленько для смерти человеческой нужно! Так-то, сударь мой?

- ...Чево-с? Так точно... Сродственников у ней нет. Одна, как перст. Как сова в дупле, в своём-то дому. Прислуга вся у неё - трое. Кучер, да я, дворник, значит, да Маришка такая есть; злющая стерва - в кухарках... Только всего! Гостят там и разные монашки, странницы и прочие эдакие народы. И как только они её не придушат однажды - богу известно. А надо бы её придушить, - потому как она совсем бесполезная тварь для господа. Но его воля, и ему это знать. Мы не судьи. А что сохранно живёт, это даже очень удивительно. Одна ведь, судите сами! Хлясть её по чувствительному месту разок и - твои капиталы. Надо думать, кто-нибудь догадается про это. Счастлив будет, коли умно сделает! Ну, но, ты, трясогузица!

Извозчик болтал, чмокал на лошадь, ёрзал по облучку и то и дело оборачивал к Павлу Николаевичу своё маленькое, опухшее от пьянства лицо. Глаза у него были серенькие, живые, с красными воспалёнными веками, нос, как луковица, и на обеих щеках сине-багровые пятна от мороза.

- Здорово я пил водку! - восхищённо восклицал он и улыбался во всю рожу от сознания своего удальства.

Павлу Николаевичу казалось, что этот мозглявый философ, мужичонка, где-то тут близко от него, и он ощутил беспокойство от сознания этой близости. Извозчик как бы мешал чему-то. Но это беспокойство, смутное и неопределённое, заставило его только глубже сунуть голову в подушку и поёжиться.

- Баба старая уж, много ли ей надо? Долбануть её разик - она и готова! - говорил извозчик.

- Ну вот, возьми и долбани! Убирайся! - сказал Павел Николаевич, раздражаясь.

- Я не могу. А ты сам - вот это так! Ты барин умный, значит, тебе это сручней.

- Пошёл вон! Чего ты прилез и мелешь ерунду? Я ведь заплатил! крикнул Павел Николаевич.

- Точно что, - спокойно сказал извозчик. - Я уйду, не сердись. Я для тебя ведь больше. Дело очень даже простое и совсем уж верное. Ты это обмозгуй. Куда она, подумай?.. Совсем ни к чему она. А ты человек живой. Средствов у тебя нет. А тут сразу её!

- Хорошо, ступай! Я усну вот немного, - сказал Павел Николаевич просто и спокойно.

- Ну, ну, усни, отдохни. Это хорошо. Прощай.

И извозчик исчез.

- Он не глуп, - сказал Павел Николаевич, садясь на постель. - Да, он прав. Я не Раскольников, не идеалист. Дело верное. Ставка рискованная, но выигрыш велик. О, если бы мне даже десять тысяч... Я сумел бы на них жить! Независимость - вот что такое деньги. Сво-бода-а! Разве я не хочу свободы? А удовольствия? Это ведь иллюзия того, что зовут счастьем и что незнакомо никому. И всё это я беру одним ударом. Моя ставка - жизнь плохая, серая, скучная, выигрыш - жизнь независимая, богатая, полная всего, чем я захочу её наполнить. Мучения совести? Это пустяки, это фантазия. Совесть - это едва ли ощутимо, едва ли есть. Да что мне думать об этом, раз я решил, как поступить.

Когда он решил, он не заметил этого, это вышло как-то между дум, но он всем своим существом чувствовал, что уже решил, и бесповоротно.

- Как мне это сделать? - задал он себе вопрос. И тотчас же оттолкнул его прочь от себя.

- Нет, не надо обдумывать, ничего не надо. Пусть это удастся сразу или не удастся совсем. Сразу, без думы - это лучше. Сейчас же начинать.