Я слушаю, Лина   ::   Сазанович Елена

И все-таки я спросила.

– Почему ты плачешь, Филипп? – и прижалась щекой к его мокрому подбородку.

Он закрыл лицо руками. И его руки задрожали.

– Моя девочка... Моя бедная девочка... Ты не поверишь, Лина... Ее больше нет, Лина. Я в это не верю, Лина...

А ты, Филипп мог бы поверить, что об этом я узнала раньше тебя. А ты, Филипп мог бы поверить, что в моем доме – убийца с красивыми зелеными глазами. Вон там. Прямо напротив тебя. За дверью. Стоит только приоткрыть дверь. И ты столкнешься с ним лицом к лицу. А ты, Филипп, мог бы поверить. Что я укрыла его под своей крышей. И сейчас. В эти мгновения решается его судьба. Его хрупкая, лохматая чумазая судьба. В моих сильных руках...

– Лина! Ты слышишь, Лина! Ее больше нет!

И Филипп со всей силы встряхнул меня за плечи. И вцепился в них своими крепкими руками.

Я поморщилась от боли. А, возможно, я просто тянула время. Время тоже находилось в моих руках...

– Лина! Почему ты молчишь? Почему ты не отвечаешь, Лина! Ее убили, Лина! Ты помнишь мою девочку, Лина! У нее такие красивые волосы... Длинные, пушистые... Она встряхивала головой. И солнце запутывалось в них. И мне кажется... Нет, ну конечно же! Солнце завидовало ее волосам, Лина!

Я помню твою девочку, Филипп. Я ее хорошо помню. У нее действительно были красивые волосы. И солнце действительно запутывалось в них. И, наверно, завидовало... А еще я помню. Филипп. Как она смеялась. Этот надменно вздернутый носик. Этот презрительный синий взгляд. Эта длинная сигаретка в пухлых губах. О, как она меня ненавидела, Филипп! Мой мир. Мой одинокий мрачный справедливый мир. Она ни в грош его не ставила. Зато она прекрасно знала другое, Филипп. Она прекрасно знала мир грязных подростковых бродяг. Вонючие подвалы. Одурманивающий дым. Предательство. Сколько раз она тебя предавала, Филипп? Ты это помнишь? Сколько раз она тебя предавала? Равнодушно встряхивая своими длинными пышными волосами. В которых путалось, по твоим словам, рыжее завистливое солнце.

Сколько раз ты, Филипп. Чистый. Умный. Честный мой человек. Самый сильный в мире и самый гордый. Искал ее в ночных грязных подворотнях. В своем дорогом великолепном костюме. Сколько раз ты, Филипп, не смыкал ночью глаз. Беспомощно вглядываясь в пустое окно. И затягиваясь последней сигаретой в пачке. Сколько раз ты ее проклинал, Филипп! И сколько раз тут же оправдывал! Сколько раз ты поднимал на нее руку. Но никогда так и не ударил. Сколько раз ты жертвовал ради нее самым дорогим. И последняя жертва оказалась самой бесценной, самой непоправимой... Ты отказался от меня, Филипп.

– Лина, Лина, Лина... Ты знаешь, Лина... Моя девочка, моя дорогая девочка... Я в это не могу поверить, Лина. И ты не верь в это, Лина. Что ее больше нет. Помоги мне Лина. Спаси меня, Лина...

А кто меня мог спасти тогда, Филипп? Мой самый сильный, самый справедливый человек... В ту душную беззвездную ночь. Когда я задыхалась от слез. От незаслуженной обиды. Когда я, уткнувшись лицом в подушку, шептала пересохшими губами твое имя. Филипп. Филипп. Филипп... Когда душная беспощадная ночь принесла мне только безжалостный, презрительный смех твоей дочери. И я затыкала уши. И я зажмуривала глаза. Но бесполезно. Презрительный смех твоей дочери заполнял темноту. Проникал во все щели. Заглушал бешеные удары моего сердца.

И твои слова. Правильные слова честного человека. Одетого в великолепный дорогой костюм:

– Пойми меня, Лина. Только я могу спасти свою дочь. Ты должна меня понять. И простить. Только я, Лина... Только я могу спасти свою дочь...

А кто меня мог спасти, Филипп? В ту душную беззвездную ночь... И тогда я ответила. Это были не просто слова. Это был унизительный, умоляющий шепот:

– А кто меня спасет, Филипп?

– Ты сама всегда спасешься, Лина. Ты сильная...

Нет, Филипп. Ты ошибался.