Ящик водки. Том 2   ::   Кох Альфред

Аннотация: Два романтических юноши, два писателя, два москвича, два русских человека — хохол и немец — устроили балаган: отложили дела, сели к компьютерам, зарылись в энциклопедии, разогнали дружков, бросили пить, тридцать три раза поцапались, споря: оставлять мат или ну его; разругались на всю жизнь; помирились — и написали книгу «Ящик водки».

Читайте запоем.

---------------------------------------------

Предисловие

Авдотья Смирнова, Татьяна Толстая

ВМЕСТО ЗАКУСКИ

Ввожу в запой. Анонимно. Быстро. Дорого.



Андрей Анатольевич ОРЛОВ



Дорогой читатель!

Вас обманывают. Вас морочат. Опутанный паутиной неправды, вы погружаетесь в трясину лжи, заглотив крючок вранья. Вы доверчиво берете в руки уже второй том сочинения двух жуликов — некоего Коха и еще более некоего Свинаренко, — а потом возьмете и третий, а там и четвертый, и так потихоньку, незаметно окажетесь втянутым в бессовестную мистификацию, затеянную этими ловкими шулерами.

Два циничных алкоголика, два бабника, два матерщинника, два лимитчика — хохол и немец — планомерно и упорно глумятся над русским народом, над его историей — древнейшей, древней, новой, новейшей и будущей. Парочка литературных аферистов набрала себе пойла, развалилась в креслах, включила диктофон — и под хорошую закуску нахрюкала книжонку о том, как у нас все плохо. Срубили бабла, прикупили еще пойла, опять нахрюкали… и так до бесконечности. Нормально, прикинь?..

Так вы себе это представляете, любезный читатель, не правда ли? Если Да, то ваше простодушие нестерпимо. Выньте же крючок и сотрите паутину. Вытащите боты из топи.

Взявшись написать предисловие ко второму тому «Ящика», мы решили воспользоваться оплошностью авторов, обратившихся к нам с просьбой украсить их кулич нашей розой. Наш долг — сказать правду об этой книге и ее авторах и разоблачить художественное мошенничество.

За последние годы в литературе и в читательском сознании — неизвестно, где тут причина, а где следствие, — произошла обвальная девальвация основных художественных приемов. Среди прочего девальвировалась интонация. Именно ее упрощение и уплощение приняли за обесценивание смыслов. Грянул стилистический дефолт. Курс пафоса рухнул. Невозможно стало говорить прежними словами о самом важном, да и само это словосочетание «самое важное» приобрело приторный, синтетический привкус поддельного леденца. Любовь, дружба, семья, страна, верность, предательство, честь, низость, благодарность — все это никуда не делось, все это, совершенно живое, существует здесь и сейчас, но как говорить об этом — непонятно. Что делать писателю, чуткому к языковой погоде, к перемещению словесных циклонов, к неуютным филологическим ветрам, выстудившим родную речь? Как рассказать о своей юности, об иллюзиях, заблуждениях, обольщениях, надеждах, о детях, о кризисе среднего возраста, о страхе неизбежной старости, о смерти? Как рассказать об этом так, чтобы изо рта на воротник не стекала вожжа лиловой липкой слюны?

Сегодня у русского автора в борьбе с русским читателем есть надежный способ заставить услышать самое важное: прибить к зданию своего маленького частного театра вывеску: «Кабак». Мол, заходи, читатель, мы тут квасим. И не сразу, но неотвратимо разбежавшийся погулять на чужой пьянке читатель начинает различать в звоне стаканов дребезги личных судеб, а в притворно пьяной брани — спор об истории государства Российского. И вдруг становится понятно, что и закуска бутафорская — огурчики из папье-маше, икра резиновая, а селедочка грубо раскрашена серебрянкой, — и в бутылках вода, и играют тут экзистенциальную драму вселенского масштаба, не раскошелившись даже на музыку.

Комментарий к И.