Ях. Дневник чеченского писателя   ::   Яшуркаев Султан

Когда кто-то говорит, что не воевал, отвечают: надо было воевать… Русская женщина, лет сорока пяти, кружась на месте, будто шаманка, кричала: «Не хочу быть русской! Не хочу быть русской!». Последний слог долго раскатывался эхом. В руках у нее был кирпич от ее разбитого снарядом дома. Она грозилась этим кирпичом в ту сторону, откуда был слышен гул танков. Ее 17-летний парнишка задавал корм корове, когда в сарай попал снаряд. Убило и парнишку, и корову. Корова была чужая: ее хозяин-чеченец, уезжая куда-то, попросил русских соседей присмотреть за нею. Чеченки тоже кричат, тоже шаманят. «Чтобы Бог забрал вас!» – бросают они в ревущее небо. Постепенно ум начинает осваивать буддийский постулат: сей есть мир, который не должен был бы быть, человек есть существо, которому не место во вселенной.



Передача вторая

Делу этому конца не видно. Сказал кто-то: чтобы установить мир, нужно устранить хозяев войны, а они устраняются только после штурма их Бастилий. До этого, видимо, еще далеко, а денег маловато, имею две пачки «Северных» и три пачки «Примы». «Приму» купил у старого знакомого Амы, по 500 рублей. Это было третьего дня, а вчера опять был у него – уже очень жалеет, что продешевил.

Воды почти нет. Пока выручает погода: капает с крыш, и за ночь набирается несколько ведер. Дров – на три-четыре дня, потом придется рубить сад, не знаю смогу ли. Если Всевышний призовет к себе до исчерпания этих ресурсов, тогда проблем не будет. Кто-то сказал: смерть – великий математик, безошибочно решает все задачи. Но если задачи не будут решены, как буду смотреть в глаза животным, которые будут метаться, прося пить? Сена-то хватит на январь и пол-февраля, наверное.

Внизу раскурочивают пятиэтажки: снимают окна, двери и прочее, что горит. Жители все на улице, стряпают на импровизированных печах. Много детей. Подошел к одной толпе. Раздают гуманитарную помощь – рис в пакетах, на глаз, килограмма по два. До этого раздали кильку в жестянках и чай. Помощь не российская, а дудаевская. Я, было, подумал, что наоборот. Говорят, разбили запоры мясокомбината и вытаскивают оттуда целые туши мяса. Я и сам это видел, но не совсем понимал, что к чему. Взламывают все склады. Занимаются этим в основном русские – не потому, что чеченцы воздерживаются, а просто чеченцев очень мало в городе. Подошел к двум женщинам, с которыми была девочка лет пяти-шести. Стало жалко ребенка, предложил им молока. Спросили, сколько хочу за него, ответил, что не продаю, а даю девочке. Говорят: «Это вы шутите, дедушка?» У меня борода, конечно, почти белая, но она уже лет 15 такая. За «дедушку» немного обижаюсь, называю свой адрес и ухожу. Пришли через полчаса с двумя двухлитровыми банками. Наполнил их, и еще немного осталось. Сказал, что можно приходить через день. Корова доится не ахти как.

В русско-кавказскую войну прошлого века реальная Россия для нас была – до Астрахани. Все, что простиралось дальше, было «терра инкогнито» и на наше «стратегическое планирование» не влияло. Мы слышали, конечно, о Санкт-Петербурге и о «белом царе», но реальный конец войны, то есть, победа, виделся нам в походах на Моздок и Кизляр, во взятии оных. Плененный Шамиль, когда его везли в Петербург, был удивлен, что везут так долго, и на какой-то день сказал: «Если бы я знал, что Россия такая большая, не стал бы с ней воевать.» Что сказал бы имам, если бы его повезли на Сахалин?

Почти все советское сельское строительство, от Ливонского края до этого самого Сахалина, – дело рук: чеченцев, дагестанцев, армян, грузин. Вкалывали по 18-20 часов в сутки, прорабам, директорам совхозов, председателям колхозов, секретарям райкомов давали взятки за то, что способствовали. Вместе с ними и воровали, конечно. Чеченцу что, он любую бумагу подпишет, кроме протокола допроса, лишь бы ему отдали его заработанные, кровные. Получил их – и на зимовку, в Чечню.