Эдипов комплекс   ::   Липскеров Дмитрий

Я расставлял их на шляпки в коридоре и лениво играл. Федор Михалыч говорил, что я мальчик плохой, потому-то мне настоящих солдат не покупают. Один раз он наступил на гвоздь, но выпороть меня побоялся. Отец приехал в город на два месяца и содержал свой пистолет в шкафу, потому наш сосед, идя в ванную, временно прикрывая свою срамоту вафельным полотенцем меня не порол.

- Злорадный вы человек, - говорил я Федору Михалычу. - Не злорадствуйте, - приговаривал, убивая один гвоздь другим. - Вот моя сестра злорадствовала, когда меня убивали, потому и вовсе никогда на свет не родилась.

Однажды я споткнулся о порог и со всего маху упал лбом на гвоздь, который ушел по самую шляпку в мозги. Но вместо того чтобы почувствовать боль, испытал величайшее наслаждение, ни с чем не сравнимое ни до, ни после случившегося. Как будто тысячи любовных окончаний слились воедино. Все то, что испытывают мужчины и женщины, цветки, опыляемые шмелями, нарождающиеся звезды - и досталось все это мне одному. Я закатил глазки, высунул язычок и захрипел. Таким меня застали родители, вернувшиеся с кухни. Вдобавок мое бледное личико затекло струйкой крови. Видимо, гвоздь, попав в какую-то точку мозга, отвечающую за наслаждения, по пути задел кровеносный сосуд. В общем, родители подумали, что моя невинная душа устремилась прямиком в рай. Мать шмякнулась головой о стену, а отец достал из шкафа пистолет. Но, видимо, мою душу, что называется, пригвоздило, и я застонал от удовольствия подавая надежды на свою бесценную жизнь. Отец засунул пистолет в штаны, мать коротко выдохнула, схватила меня в охапку и, словно кенгуру, запрыгала по лестнице к выходу. За ней с перекосившимся лицом отец. Федор Михалыч тоже бы поскакал, но в тот роковой момент находился в неглиже. Про себя он поклялся, что на совершеннолетие подарит мне оловянных солдатиков. Впрочем, промышленность перестала их выпускать задолго до моего созревания, а потому сосед освободил себя от взятых обязательств.

Мать стояла посреди пустого шоссе, держа меня на опущенных руках, как мадонна мертвого младенца. С прядки светлых волос капала на асфальт кровь. На тротуаре сидел убитый горем отец, а даль оставалась пустой. Только прошуршал по дороге вечерний велосипедист, и застыл в покое горизонт. Отдавшись материнским рукам, я не дышал грудью, охваченный волной удовольствий. Я отстранился от внешнего мира, и даже волчий вой матери и собачий скулеж отца не могли вернуть меня в мир общий.

Через несколько минут на дороге все же показался крытый военный грузовик. Отец вытащил пистолет и, словно под танк, бросился ему под колеса. Машина успела затормозить, из кабины вывалился зашедшийся в мате сержант, а через мгновение мы уже мчались в Филатовскую.

- Какой голубоглазый ангелочек! - причитала пожилая медсестра. - Какой красавчик, а не дышит.

Сквозь тонкие перегородки, отделяющие операционную от предбанника, слова медсестры послужили сигналом к действию. Мать открыла окно и отчаянно шагнула в бездну.

Гвоздь удачно извлекли из моей головы, но сердце в знак протеста на несколько минут остановилось. Зачем жизнь, которая лишена наслаждений?.. Врачи знали свое дело, и после электростимуляции сердце застучало с удвоенной силой. Я искренне разрыдался, недовольный возвращением в реальность, а матери пришлось накладывать на ногу шины. Ее падение с первого этажа было неудачным, и она сломала лодыжку.

Выписали нас в ту же ночь, заверив, что со мной будет все в порядке. Родители на радостях до рассвета пытались любить друг друга, но я в злобной мстительности в самые ответственные моменты подавал голос.