Экспонат 212   ::   Кривин Феликс Давидович

Такое заявление, быть может, и пришлось бы по сердцу защите, но обвинению оно показалось просто смешным. По смыслу нелепо, а по форме слишком драматично (мелодраматично – поправил себя Обвинитель).

– Куда вы девали скелет? – прозвучал новый вопрос.

– Мой скелет? Я его закопал. Пускай полежит, дождется лучших времен. Ведь будут и лучшие времена, а? Как вы думаете?

Дружба дружбой, но всему есть предел. В конце концов он ведь пришел не в гости. Каждый выполняет свой долг, и все должны его выполнять хорошо – и обвинители, и обвиняемые.

– Профессор, я требую, чтобы вы приняли успокоительное!

– Зачем? Я спокоен, я сейчас снова спокоен, как был спокоен тридцать пять тысяч лет. Я лежу в земле, и кости мои отдыхают… Вы знаете, кости так хорошо отдыхают, когда до них никому нет дела, когда их никто не раскапывает…

Часы снова остановились. Прошла минута, другая, но никто этого не заметил, никто этого не мог обнаружить. И Обвинитель, и Обвиняемый погрузились в какую-то безвременную пустоту.

– Профессор, давайте говорить без эмоций. В вашем музее был скелет, носивший на себе следы прошлого варварства: проломы черепа, переломы костей. Именно поэтому он подлежал изъятию. Цивилизованное общество не должно видеть дурных примеров, даже если они идут из далекого прошлого. Это искушение, соблазн, которому не стоит подвергать нашу гуманность. Как же могли вы, профессор, при всем вашем добром отношении к человечеству, которое памятно мне по другим временам, как могли вы этого не понять, как могли вы утаить, спрятать, закопать экспонат, подлежащий изъятию? Зачем вы это сделали?

– Чтобы сохранить его для будущего.

– И вы еще говорите о будущем! Вы! Археолог!

– Да, потому что прошлое всегда принадлежит будущему, оно принадлежит только будущему, и никто из живущих не имеет на него права.

Обвинитель не был согласен с Обвиняемым. Но он понимал, что здесь не место заводить теоретический спор.

– Я удивляюсь вам, профессор. Вы – ученый, уважаемый человек, и вдруг – какая-то уголовщина… Конечно, что позволено Юпитеру – не позволено быку, но, с другой стороны, что позволено быку – не позволено Юпитеру.

– Это я Юпитер? Что вы, бросьте шутить! – Обвиняемый сделал очень долгую паузу. – Как вы думаете – кто изображен на этом портрете?

– Как это – кто? Вы, профессор.

– Приглядитесь внимательней.

Обвинитель посмотрел внимательней. С портрета на него щурились профессорские глаза, и в густой бороде пряталась профессорская улыбка.

– Ну конечно же, это вы! Особенно, если убрать бороду…

– Нет! Неправда! Это не я! Это экспонат номер Двести Двенадцать!

Он это крикнул так, как кричал, быть может, тот, древний человек, когда встречал в лесу дикого зверя.

И добавил – совсем тихо: – И если вам нужен мой скелет, вам не придется его раскапывать. Вы можете просто вынуть его из меня.

– Что с вами, профессор? Вам плохо?

– Да, мне плохо. Мне очень плохо с тех пор, как я увидел вот это. Присмотритесь лучше, ведь это не портрет, это реконструкция головы палеантропа. Того самого, скелет которого хранился у нас под номером 212.

– Этого не может быть, – сказал Обвинитель, заставляя себя не верить.

– И все-таки это так. Вот он, Юпитер, дикий человек, которому другой Юпитер проломил голову камнем! Его лицо одухотворено мыслью – это мысль о том, чтоб урвать больший кусок. В его глазах боль, но это боль не о человечестве, а лишь от того, что его ударили камнем… Юпитер! Когда я увидел его, я состарился на тысячи лет. Я понял, что это был я, что это мне проломили голову камнем… Я занимался наукой, писал исследования, а скелет мой лежал под стеклом, в зале музея, и мне казалось, что все меня узнают.