Элегия Массне   ::   Житинский Александр

Стебликов потрусил к вагону, просунулся в узкий коридор и оказался возле пышущего жаром титана.

– Разденься в служебном и в коридоре постой, – сказала вслед проводница.

Стебликов так и сделал, бросив пальто на свернутые в рулон матрацы на верхней полке, а сам вышел в коридор и постарался обрести независимый вид пассажира с билетом.

Поезд тронулся. Стебликов понял, что до Бологого его уже не высадят. Мимо сновали люди, отчего Стебликову то и дело приходилось прижиматься щекой к холодному оконному стеклу. Это было приятно.

Внезапно до него дошло, что обстановка в вагоне чем-то отличается от той, привычной, что сопутствовала ему в частых командировках. Говорили, пожалуй, слишком громко. Или сновали слишком шустро… «Э-э, да ведь говорят не по-русски!» – понял наконец он, осторожно поворачивая голову и бросая взгляд вдоль длинного коридора.

В коридоре полно было народу, по преимуществу молодого и непрерывно галдящего по-английски. Одеты все были так, что Стебликов мгновенно ощутил свою неуместность здесь в костюмчике фабрики Володарского, который еще днем, в главке, казался вполне пристойным. Это выделяло Стебликова гораздо сильнее, чем отсутствие билета.

Он нервно и независимо закурил, украдкой оглянулся на раскрытые двери первого купе. Там на полках аккуратно лежали четыре старушки, причем одна в кружевном чепце. Все они с любопытством смотрели на Стебликова.

Проводница выглянула из служебки.

– Куришь? Ну, кури. Когда спать захочешь, скажи.

– Кто это? – шепотом спросил Стебликов, мотнув головой в сторону коридора.

– Американцы. Четыре вагона. Туристы, – объяснила она.

По правде говоря, Стебликову хватило бы и одного вагона американцев, так что ему показалось, что здесь налицо перебор. Он заметил, что трезвеет. В памяти мучительно зашевелились английские слова из курса иностранного языка технического вуза, который он закончил лет двенадцать назад. Слов было немного, не больше пяти.

Он почувствовал, что кто-то тянет его за рукав. Стебликов оглянулся. Рядом стоял парень в трикотажной майке, на которой было написано «Нью-Джерси». Он что-то длинно и весело сказал Стебликову. Тот уловил лишь одно знакомое слово – «нэйм».

– Май нэйм из Алексей, – твердо сказал Стебликов.

Он решил стоять на этом до конца.

Парня из Нью-Джерси сообщение Стебликова весьма обрадовало. Он ткнул его указательным пальцем в лацкан и сказал:

– Алекс.

Потом ткнул себя в майку:

– Эрик.

– Йес. Эрик. Алекс, – подтвердил Стебликов, копируя жест.

Эрик обернулся к раскрытым дверям купе со старушками и принялся что-то объяснять им, поминутно дергая Стебликова за рукав. В монологе Эрика часто мелькало слово «Алекс». Стебликов почувствовал неудержимое желание раскланяться.

Затем Эрик исчез разносить информацию об Алексе по вагону, а Стебликов, осмелев, развернулся к старушкам. Та, что в чепце, лежавшая на верхней полке, приподнялась, сняла с крючка сумочку и деловито достала из нее бумажный стаканчик и наполовину опорожненную бутылку «Кубанской» водки. Она плеснула водку в стаканчик и мигом клюкнула. Держа в одной руке бутылку, а в другой стаканчик, она посмотрела сверху на Стебликова, как птица с ветки. После чего, помахав в воздухе бутылкой и стаканчиком, старушка задала Стебликову какой-то вопрос, который он понял как «хочешь выпить?»

– Йес, – сказал Стебликов.

Он принял из рук старушки стаканчик с водкой и выпил одним глотком.

– Сенк ю, – сказал он с достоинством.

Это привело старушку в восторг, она залопотала что-то, улыбаясь, остальные ее поддержали. Стебликов ничего не понимал. Подумав, он спросил:

– Как вам нравится в Советском Союзе?

Старушки в свою очередь тоже не поняли.