Энтропия   ::   Пинчон Томас Рагглз

Как если бы маленькая труппа уличных музыкантов старалась передать ту же информацию, что и большой симфонический оркестр. Но и со скрипкой и литаврами Стравинскому удалось привнести в это танго то же изнеможение, ту же безвоздушность, которую он видел в прилизанных юнцах, пытавшихся подражать Вернону Кастлу, и в их возлюбленных, которым вообще было все равно. Ma maitresse. Селеста. Вернувшись в Ниццу после второй мировой, Каллисто нашел на месте того кафе парфюмерный магазин, рассчитанный на американских туристов. Ни булыжник мостовой, ни пансион по соседству не сохранили ее тайных следов; и нет таких духов, которые могли бы сравниться с ее запахом, терпким запахом молодого испанского вина, которое она так любила. Взамен он купил роман Генри Миллера и читал его в поезде по дороге в Париж, так что, приехав, был уже отчасти подготовлен. И увидел, что и Селеста, и все другие, и даже Темпл Дрейк – еще далеко не все, что изменилось.

– Обад, – позвал он, – у меня болит голова.

Звуки его голоса отозвались в девушке обрывком мелодии. Ее путь – кухня, полотенце, холодная вода, провожающий ее взгляд – сложился в причудливый и сложный канон; и когда она положила ему на лоб компресс, вздох благодарности показался ей сигналом к новому сюжету, к новой серии модуляций.

– Нет, – продолжал твердить Митболл, – нет, боюсь, что нет. Это вовсе не дом терпимости. К моему большому сожалению.

Но Слэб был непреклонен.

– Так ведь кэп сказал, – тупо повторял он.

Моряк выразил готовность обменять свою сивуху на умелую давалку. Митболл в ярости огляделся вокруг, будто ища подмоги. Посреди комнаты квартет Дюка ди Анхелиса переживал исторический момент. Винсент сидел, остальные сгрудились вокруг: судя по их движениям, можно было подумать, что идет обычная репетиция – если бы не полное отсутствие инструментов.

– Эй, – позвал Митболл.

Дюк несколько раз мотнул головой, слабо улыбнулся, зажег папиросу и только тогда поймал взгляд Митболла.

– Тсс, старик, – прошептал он.

Винсент начал выкидывать руки в стороны, сжимая и разжимая кулаки; потом вдруг замер, а потом повторил представление. Так продолжалось несколько минут, и все это время Митболл мрачно потягивал свой напиток. Морячки перебазировались на кухню. В конце концов, словно по невидимому сигналу, группа прекратила свои притоптывания, и Дюк, ухмыляясь, сказал:

– По крайней мере, мы вместе закончили.

Митболл свирепо глянул на него.

– Так я говорю... – начал он.

– У меня родилась новая концепция, старик, – ответил Дюк. – Ты ведь помнишь своего тезку. Ты помнишь Джерри.

– Нет, – сказал Митболл, – «Я запомню апрель», если это чем-то поможет.

– На самом деле, – продолжал Дюк, – это была «Любовь на продажу». Что свидетельствует об уровне твоих знаний. Соль в том, что эти самые Маллиган, Чэт Бейкер и вся их компания теперь могут отвалить, отчалить насовсем. Ты въезжаешь?

– Сакс-баритон, – предположил Митболл, – что-то с сакс-баритоном?

– Но без пианино, старик. Без гитары. И без аккордеона. Ты понимаешь, что это значит?

– Не совсем, – сознался Митболл.

– Нет, ты дай мне сказать, я, понимаешь, не Мингус, не Джон Льюис. Я в теориях никогда не был силен. Я имею в виду, что всякое там чтение с листа для меня было всегда немного сложновато и...

– Я знаю, – язвительно сказал Маллиган, – тебя вышибли из Киванис-клуба, потому что ты перепутал тональность в «Happy Birthday!».

– Из Ротари-клуба, – огрызнулся Дюк. – Но на меня иногда находит такая вспышка прозрения, вот, например, если в первом квартете Маллигана нет пианино, то это может значить только одно.

– Что нет аккордов, – сказал Пако, басист с детским личиком.

– Он хочет сказать, – пояснил Дюк, – что нет базовых аккордов.