Эти двери не для всех   ::   Сутин Павел

ВАЦЕК

Вацлав Юрьевич Романовский, выпускник МИТХТ, художник-график, иллюстратор "Монреаль трибюн" и преданный сподвижник Гариваса.

КОНРОЙ

Константин Олегович Конин (жена – Валька, дети – Андрей и Ира), биолог, ассистент-профессор Университета штата Нью-Йорк (State New York University).

И еще несколько хороших людей – добрых и умных, веселых и честных. Надежных, нервных, выпивающих и "желающих странного"… Потому что такая вот интересная страна, дьявол раздери эту интересность!.. Уж лучше бы как-то поспокойнее, что ли, чтобы газончики там везде плюшевые, кирхи, нормальный европейский решпект, никаких концлагерей, субботников и пароксизмов истории… А, да ладно, уж как получилось… Нормально. Все нормально. Вот, пожалуйста, – хорошие люди… И время – тоже ничего себе, время как время, бывали и похуже времена… Ничего, прорвемся. Лэхаим, джентльмены выпивают и закусывают квантум сатис, живым оно все хорошо, приключения духа интереснее приключений тела. Итак – компания.



WELLCOME TO THE CLUB

В зеркальной кабине лифта было невообразимо чисто. Из светильников лился золотистый неяркий свет, толстый матовый стальной поручень был как будто покрыт инеем, а надписи под стальными кнопками панели были на английском. Это неброское здание на Садовом, с тонированными стеклами фасада, мраморным вестибюлем и вежливыми секьюрити, было вполне типичным. Здесь уже в лифте пахло деньгами.

Атлетический брюнет пристально осмотрел свое отражение и одобрительно кивнул самому себе.

"Я соответствую, – подумал брюнет. – Выгляжу уместно и сообразно… Ольга права – галстук мне идет. Следует иногда надевать галстук".

Брюнет не любил галстуки. Равно как и сорочки, пиджаки, отглаженные брюки, которые надо поддергивать, садясь. Брюнет также не жаловал полуботинки, сюртуки, цилиндры, рединготы и стеки. Ему нравились просторные джинсы, спортивный свитерок, кеды или теннисные туфли. Он был человеком толковым, цельным, но внешне небрежным. Однако сегодня брюнет был одет в отлично сидевший серый костюм, ослепительно белую батистовую рубашку и черные, легкие, очень дорогие итальянские ботинки, мягкие, как лайка. Брюнет был уверен в себе, всегда уверен в себе, тем и славился – независимо от того, как ему пожелалось одеться утром.

Но он еще и уважал правила игры. Он спокойно, согласно, как данность, принимал и то, что в такие здания, в такие лифты и к таким людям все-таки стоит приходить в безукоризненном костюме. Брюнет никогда не выпендривался по мелочам.

Лифт неслышно остановился, прозвучал тихий, деликатный звук, похожий на гонг, дверь лифта плавно отошла в сторону. Брюнет подмигнул своему отражению и шагнул на ковролин холла. Он пружинистым шагом пересек просторное помещение с тремя яркими абстрактными картинами на стенах, с огромным низким диваном бежевой кожи и двумя такими же креслами и подошел к единственной двери в холле – огромной двери из мореного дуба. Брюнет уже взялся за затейливую, до сияния начищенную бронзовую ручку, но остановился и посмотрел на часы.

"Стоп… – подумал брюнет. – Рановато. Точность – вежливость королей. Я войду в эту дверь ровно через две с половиной минуты".

Он четко развернулся, сделал два шага, сел в кресло и хамовато развалился.

Кресло нежно приняло его, подобострастно шурша и поскрипывая великолепно выделанной кожей. Брюнет вытянул ноги, достал из внутреннего кармана пиджака обтянутый сафьяном портсигар и вынул из него сигарету "JPS" (при обычных обстоятельствах брюнет достал бы из заднего кармана джинсов сплющенную пачку "Лаки страйк"), щелкнул старомодным серебряным, в акульей шкурке, "Ронсоном" и пустил синеватую струю дыма в потолок.

"Не перебор? – подумал брюнет, искоса взглянув на элегантную, как "Остин" Джеймса Бонда, зажигалку. – Нет, не перебор".