Это трава   ::   Маршалл Алан

Она была так мила, что я почувствовал непреодолимое желание взять ее на руки. Как мне хотелось, чтобы она была моя.

Медленным движением она отняла кулачок ото рта, словно, увидев меня, чего-то испугалась и хотела, чтобы я ее успокоил. Я улыбнулся ей. Она не знала, как к этому отнестись; мокрый блестящий кулачок покоился на спине отца, в ожидании дальнейших действий.

Мое молчание показалось ей скучным. Быстро приняв решение, она протянула кулачок к раскрытому рту, по сделала неверное движение, и кулачок угодил в щеку. Она поворачивала голову, пока рот не нашел сжатую ручонку, тогда она с радостью принялась ее сосать.

Я был разочарован. Нагнувшись через стол, я тихо сказал ей:

- Здравствуй.

Неожиданное приветствие удивило девочку. Она поспешно отняла кулачок, посмотрела на меня широко раскрытыми глазенками и, казалось, с опаской ждала, что я буду делать. Я повел рукой вверх и вниз, взмахивая кистью, как бабочка крыльями, - и это привело ее в восторг. Она несмело улыбнулась, сделалась серьезной, снопа улыбнулась. Потом пришла в возбуждение и стала подпрыгивать на отцовском плече.

Я привстал и протянул ей палец. Она поспешно схватила его и принялась дергать. Потом улыбнулась мне через плечо отца, и я улыбнулся ей в ответ.

Девочка попыталась затащить мой палец себе в рот, по я воспротивился этому, и она на мгновение перестала улыбаться и заглянула мне в лицо вопрошающим взглядом. Я приблизил лицо к ее личику, поднял брови и залаял по-собачьи: "Гав-гав!"

Тогда она протянула мокрую ручонку и крепко схватила меня за нос. Но тут отец ее пошевелился, и она отпустила мой нос. Отец девочки повернулся и посмотрел на меня с приветливой улыбкой, сразу связавшей нас узами симпатии.

- Она тебя полюбила, - сказал он и снова отвернулся.

Я возвращался домой из кафе, упиваясь чудесным значением этих слов. В последующие недели я не раз мысленно возвращался к ним, и мне всегда казалось, будто меня наградили орденом. Они вселили в меня гордость и веру в себя, влили в меня новые силы.

Мне был указан верный путь. Я должен был доказать самому себе, что могу быть любимым. И не беда, если я забреду по дороге на тропу, на которую с неодобрением посматривают почтенные рабы условностей. Разрешить мою проблему мог только я сам. Ни одному человеку в мире не приходилось решать точно такую проблему, при точно таких обстоятельствах. Решение могло быть неправильным для всех, но правильным для меня.

"Пусть каждый человек почерпнет хоть что-то хорошее из знакомства с тобой", - как-то сказал мне Артур. И это стало для меня законом.

Я хотел писать книги, полные значения. И знал, что это невозможно, пока меня обременяет груз неверия в себя, сознание своей неполноценности, чувство, что я не такой, как все. Раствориться среди людей, слиться с ними вот цель, которую я поставил перед собой.

И, конечно, я должен познать любовь, как все люди. Я был уверен, что за каждым успехом, достигнутым мужчиной, стоит любовь женщины. Прежде чем стать писателем, я должен стать мужчиной. Только когда я увижу, что меня может полюбить женщина, я избавлюсь от тех цепей, которые сковывают калеку из книжной лавки и все более опутывают меня.

Отныне я не буду простым наблюдателем жизни - я стану ее участником. Я брошусь в стремительный поток, буду бороться с течением, как все люди.

Я чувствовал себя счастливым, воодушевленным,

Я встал с кровати и вышел из комнаты, чтобы подышать свежим ночным воздухом.

Полная луна плыла по небу. Мне мешали смотреть на нее заборы, остроконечные крыши, торчащие трубы, но высоко над всем этим свободно струился лунный свет, и туда в парящем полете устремилась моя душа. Словно в чудесном сне я летел ввысь, ввысь. Я купался в этом потоке света, плавал и нырял как в море, раскрывшем мне дружеские объятия.