Ёмфру   ::   Йенсен Йоханнес Вильгельм

Во время этих ужасающих сцен она могла стоять бледная как смерть, очаровательная, делая вид, будто ничего не происходит, и в то же время страстные душевные переживания юнкера едва заметно отражались, как в зеркале, на ее одухотворенном лице. Когда этот рослый юноша с ненасытным взглядом сам падал перед ней на колени, вне себя от горя, в глазах ее иной раз появлялось болезненное выражение. Но она сохраняла величайшее спокойствие, она лишь стояла, слегка шевеля губами и жестоко улыбаясь, или шептала про себя: «Я люблю его, я люблю его!» Под конец ей один раз все же удалось победить его ужасное упорство. Он ушел от нее в бешенстве, смертельно раненный и навсегда утративший способность приручиться. В своем упорстве он поклялся сатане, что не вернется, и не вернулся никогда.

Вот так они и не поженились.

И вот в этих усадьбах-близнецах началась удивительная жизнь. Йомфру Бирте стала распоряжаться своим имуществом так, что каждому стало ясно: она намерена промотать все, что у нее есть.

В своем детском закоснелом упрямстве она распоряжалась усадебными делами самым невероятным образом лишь для того, чтобы добиться своего. Но если кто– либо из членов семьи пытался ей помочь, дела шли еще хуже. Наконец один из родственников твердой рукой взялся вести хозяйство. Бирте было заартачилась, но покорилась, и он навел порядок. После этого она успокоилась и стала вести дела разумно; теперь она сама хозяйничала в усадьбе довольно успешно. Кое-что она в этом все же соображала.

У Матиаса дела пошли еще хуже, хотя и не сразу. Вначале он умело управлял усадьбой. Но вскоре, не зная, как дать выход своему гневу, принялся разъезжать по чужим усадьбам, на ярмарки и в окрестные города, где играл в карты и пил. Первое время он просто слонялся повсюду, вступал в драки, но кутил не так сильно. Однако мало-помалу он все больше опускался.

Прошло несколько лет, и оба они и думать забыли про свадьбу. Двоюродные брат и сестра никогда больше не виделись, но каждый из них жил, каждодневно утешая себя сознанием: «Я не сдамся». Каждый из них питал надежду на то, что теперь-то другой по-настоящему горько тоскует и мучается. И оба утешались решением никогда, никогда не показывать другому, что несчастлив и страдает. Бирте уже успешно занималась своей усадьбой. Но она все больше и больше замыкалась в себе и жила затворницей. Зато юнкер Матиас почти никогда не бывал дома, и двор его был в позорном запустении, строения рушились. В один год зернотак и осталось необмолоченным, оно сгнило в поле, а потом землю вовсе перестали засеивать. Кормить скотину было нечем, и ее становилось все меньше и меньше, а когда юнкер под конец не мог больше получать от нее дохода, он стал стыдиться людей и сидел дома в усадьбе, ничего больше не предпринимая. Он охотился, или лежал в постели, либо проводил время на фьорде. Прислуга постепенно ушла от него; пахотные земли больше не засеивались. Дело кончилось тем, что Северный Страннхольм стал совершенной пустыней, без людей, без скотины. Окрестные земли сами по себе малоплодородны и редко заселены, но все же это было из ряда вон выходящее обстоятельство – подобного никто никогда не видел. Это поражало людей больше всего, и с этого всегда начинали рассказ об истории юнкера. Какое преступление! Разве мало на свете бедняков, без земли, которую они могли бы засеивать, а здесь лежало много тённе [3] земли, не тронутой плугом. Удивительно, как быстро возделанное поле может снова одичать! Вереск наступал на пашни там, где они не были покрыты беспорядочными зарослями мать-и-мачехи, чертополоха и прочих сорняков, которые росли сами собой вперемешку с хлебами. Дорога в усадьбу заглохла, так что теперь дом стоял в

тупике, заросшем дикими травами, словно на заброшенном кладбище.