Юрий (незаконченный роман)   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

И когда, наконец, измучив до предела лошадь, дотянули до борового леса, до твердого, еще не прогретого солнцем под укрытым шатром дерев наста, и конь ободрился, взоржал, отряхнулся всею кожей, словно собака, и ходу прибавил, так что обоим — ему и возчику — можно стало заскочить в сани и передохнуть — доселе воз, почитай, троймя везли! И тогда опять думал, поворачивая в голове так и эдак и все не находя ответа, как быть ему, всем им, служилым людям, в княжеской нелепой слепой ссоре? К кому пристать, коли придет таковая нужда?

Ибо и на самом низу в лавках на Подоле, в ямщицких слободах за Москвою рекой, в припутных деревнях, куда дошла злая днешняя весть, всюду поминали литвина Витовта и то, что великая княгиня Московская — его дочь, и всюду не ведали, как быть? За кого стать, ежели Юрий был ведомый, свой, знатный воевода, со славою ходивший под Казань и на Вятку, и как тут быть?

Вряд ли и сам Юрий Дмитрич, которого кони в сей час уносили к северу по еще не раскисшим дорогам страны — скорей, скорей, скорей! — перебраться через Волгу, не попасть в плен весенних, вскрывающихся рек, достигнуть своего Галича и уже оттуда рассылать грамоты и послов — навряд и сам Юрий ведал, какую смуту подняли на Москве его отъезд и ссора с племянником!

Сергей Иваныч в этот день тоже заглянул в Занеглиненье проведать родовой терем и разошелся с Сашком на какие-нибудь полтора часа. От прислуги узнав, что Сашка ограбили на рынке и соль ему дадена по заемной грамоте, нахмурясь, положил тотчас достать серебро и заплатить за соль, дабы не набегала лихва (протянешь до осени — и не расплатиться будет!). Но где — тотчас — достать серебро? Не хотелось с такою бедой идти к владыке Фотию, но у кого еще мог он получить заемное серебро без этой несносной лихвы, что нынче не стесняются брать даже и старцы монастырские?

Да тут, однако, и сам Фотий позвал его к себе. Не было бы счастья, да несчастье помогло! Сергей, идя к владыке, уже знал, о чем будет речь; князь еще лежал непохороненный, а уже зашевелилась, собираясь, ратная сила. Медленно, как несмазанное колесо, поворачивалось правило государственной политики (уже ускакали в Литву посланные Софьей вестоноши, уже дума на утреннем заседании своем осторожно и с оговорками, но высказалась всё же за Василия).

Фотий сидел в кресле мрачный, как никогда.

— Ты тоже, поди, за Юрия? — вопросил с ходу, едва Сергей взошел во владычную келью. (Фотий, оставаясь с Сергеем с глазу на глаз, не чинился, не чванился, часто говорил с Сергеем по-гречески, на равных, и очень одобрял изучение последним латыни и фряжского говора, предвидя, что то и другое вскоре всяко потребуется от его секретаря. Разговоры об унии Константинополя с Римом шли все упорнее, и судьба Руси, в случае заключения этой унии, повисала в безвестности — о чем Фотий никогда не забывал.)

— Садись! — примолвил Фотий ворчливо, обозрев его насупленным недоверчивым оком.

— Ты-то хоть… — начал, не докончил, уставясь в окно. Громко и радостно чирикали воробьи. Галка с шумом сорвалась с подоконника. Небо над кровлями и куполами Кремника приметно начинало голубеть. Даже сюда, в эту тяжело и пышно убранную келью, проникала весна.

— Ратных действий Юрий ныне не начнет! — высказал Сергей, сразу спрямляя разговор.

— Тако мыслишь?

— Весна! В одночасье рухнут пути, а там и пахать надоть! И сил у Юрия, у одного-то, не достанет. Великие бояре противу, вишь!

— А посад…

— Посад да и простые ратники — за Юрия, — подумав, пожав плечами, высказал Сергей. (Врать не имело смысла.)

— Юрия Патрикеевича одного Василий Дмитрич в думу всадил, дак и то сколь было колготы! Как засел да над кем стал выше — годами разговоры не утихали.