Юрий (незаконченный роман)   ::   Балашов Дмитрий Михайлович

Годы все-таки сказывались, трудно сгибался стан, каменели ноги и плечи, он уже не выдерживает долгой езды верхом, мерзнет и втайне завидует юному Василию, коему холод токмо прибавляет румянца щек!

У знакомого шатра Иван спешивается, кашляя в рукавицу, бросает поводья, не глядя, в руки стремянному, проходит внутрь, обивая снег с широкого ворота шубы. И вот уже разложенный дастархан и улыбающийся хозяин, и кумыс, и увертливая, долгая беседа ни о чем, и купленная хозяином индийская рабыня, которой тот хвастает, как породистой лошадью, показывая ее гостю почти обнаженной, и мелко смеется, сжимая щелки глаз, и внимательно следит за Иваном, который оглядывает восточную танцовщицу уважительно, но без той жадной взволнованности, которая охватывает мужиков в спелой поре. Всеволожский стар. Любовные игры уже его не волнуют, и он незаметно, но упорно направляет и речь, и мысли хозяина по тому руслу, по которому надобно ему, Ивану Всеволожскому, и его юному и еще ой как неумелому господину…

А весна уже близко! Уже сырью повеяло в степи, и уже вот-вот бурно начнут сходить снега, полезут из земли тюльпаны, на краткий срок превращая степь в пестроцветный восточный ковер. Начнется весенний перелет птиц, над становьем по ночам с курлыканьем потянутся журавлиные и лебединые стаи, и… И из Крыма воротится Ширин Тегиня с князем Юрием. Иван уговаривает, подкупает и ждет, ждет ханского слова. Вожделенного ханского слова! Которое уже готово, уже вот-вот сорвется с уст Улу-Мухаммеда. Еще усилие! Еще серебра! (У купцов по заемным грамотам уже взято, и еще раз взято, и еще! И уже неясно, как придется возвращать эти долги, набранные и истраченные с единою целью — в борьбе за власть!)

Думал ли Иван Дмитрич Всеволожский, что через века и века на Руси вновь повторится надобность в займах и тратах на устройство, точнее на поддержание власти уже не законного князя, а очередного временщика? Не думал, разумеется, а ежели бы узнал, то довольно склонил голову, убежденный в правоте своих деяний как единственно возможных в этом греховном мире…

И наконец (уже текут ручьи, уже земля раскрывается для нового жизнерождения) заветное слово было произнесено. Хан повелел, ежели Ширин Тегиня будет пытаться содеять великим князем Юрия, тотчас его убить при первых же словах в защиту звенигородского володетеля.

А степь начинает цвести. И по цветущей степи из Крыма движется, топча хрусткие травы, Ширинова Орда. Тучей идут. Быки и коровы, серый вал овечьих отар, конные загонщики направляют к нетронутым пастбищам табуны коней и отдельно кобылиц с жеребятами. Скрипят арбы. Женщины на коротких дневках доят лошадей, в огромных кожаных бурдюках сбивают кумыс. Скоро праздник, скачки, шуточная борьба за барана, и девушки, что достанутся победителям, заранее алеют, опуская увешанные монистами головы, в сладком ожидании неведомых ласк. Везут на быках и верблюдах разобранные княжеские юрты. Едет русская дружина Юрия, едет и сам Юрий, почти не трогая плетью породистого коня. Орда движется медленно, есть время подумать. Впереди — ханский суд, и неясно, что сумел совершить за протекшее время Иван Всеволожский и что оставленные в Орде доброхоты Юрия.

Степь без конца и без края! Цветущая степь! И уже близко, уже вот-вот, уже там, вдали, не шатры ли белые ханского юрта, или это так облака спустились на землю? Ханский караван тоже покинул дымный город и вышел в степь, и теперь скоро они сблизят друг с другом, и тогда… Что?

Нукеры, скачущие во весь опор. Тегиня, оставив Юрия позади, едет на встречу с ханом. Будет шатер, украшенный парчой, будут слова при встрече, кумыс и мед. И будет ничего не понятно по первости.

И только когда уже расставят шатры и наступит ночь, сгорит молниеносно рыже-зеленый степной закат и наступит тьма, в шатер Тегини проберется ханский постельник Усеин, Тегинин доброхот, и, вздрагивая и озираясь, оповестит, что хан повелел убить Тегиню, едва лишь тот заговорит в защиту Юрия.