Каникулы вне закона   ::   Скворцов Валериан

Встречу, а заодно и прощание, Ефим предложил отпраздновать в "Кофейной" на Большой Дмитровке. Зная послеперестроечные денежные возможности ефимовской конторы, я бы охарактеризовал наш завтрак как загул: к кофе Ефим выбрал по пирожному на брата, сообразуясь, конечно, с их среднеарифметической ценой, а не моим или своим вкусами. Его прогрессирующая прижимистость в использовании казенных средств, с моей точки зрения, уже отдавала признаками мазохизма. Мне кажется, подобный финансовый стиль, если так можно сказать, неуклонно крепчал в его конторе после августа девяносто первого.

В сущности, говорить о деле не приходилось. Выплачиваемая вперед половина гонорара несколько дней как ушла на мой счет в Цюрихе, согласно стандартной практике наших отношений. Наличные на расходы и документы, с которыми предстояло проводить акции-вакации, лежали в пластиковом конверте с застежкой на кнопке, который Ефим и двинул мне по столу.

Подобного рода передачи Ефим также стандартно проводил в последний момент и либо на явочной квартире, либо на ходу. Мы не встречались в конторе Шлайна. Он знал, что я не отзовусь на приглашение в его кабинет, или где он там высиживал положенные часы, предвосхищая желания командования, расплетая интриги коллег и заплетая свои. Не пользовался Ефим в отношениях со мной и посредниками. Догадывался, что в этом случае я могу сдурить, может, и от страха, что наши отношения выйдут наружу, и разорву сотрудничество. Конечно, случались связники, но из разряда "шприцов одноразового пользования" и в счет не шли.

Издавна установилось незыблемое правило: в одном пространстве или одном времени Ефим Шлайн и Бэзил Шемякин формально не существуют. Таков, если угодно, наш боевой порядок.

Ефим, согласно уставу, если таковой имеется в его структуре, обязан проводить в жизнь свои планы чужими руками и из-за чьей-нибудь спины. То есть использовать для крупных дел нелегалов - людей с меняющимися именами и множеством документов, преимущественно наемников или завербованных, а по мелочам - личностей, именуемых в просторечье "стукачами". Это правило незыблемо, поскольку затеянная напрямую собственными кадрами игра может стать, говоря профессиональным языком, чувствительной - раскалится до уровня, когда на кон уйдет репутация конторы, а то и кого повыше.

Именно репутация. Жизнь отдельного человека или группы людей принималась в расчет Шлайном так редко, что можно сказать - никогда. Бывает, в качестве отвлекающего маневра он "выболтает" через пресс-секретаря пример доблестной суеты, назовет имярек супердобытчика данных, перехваченных на самом-то деле техническими средствами, использование которых и рассчитано утаить за этим именем, обычно придуманной личности. Или, скажем, шумно восславит происшествие столетней давности для прикрытия свеженького провала. Реальные же бойцы остаются в безвестности, трупы и искалеченные списываются независимо от количества и в абсолютной тишине.

Публикации павших героев-окопников невидимого фронта?

"Счас...", как сказал бы бомж контролеру в электричке.

Ефим Шлайн из окопа, тем более для броска во "взрывной бой", на бруствер не полезет. Он дает ускоряющий пинок под зад Бэзилу Шемякину, который и отправляется в рукопашную с вальяжной ленцой, прикрывающей на самом-то деле страх и паническую неуверенность в себе и компетентности командиров...

Кофе подали горячий и крепкий. Ефим, пошмыгивая носом, потягивал его, развалясь на стуле за дешевой пластиковой столешницей на железной подставке, с удовольствием разглядывая столько привлекательных женщин за один раз и в одном месте. Подобные выходы из боевых траншей в представлении Шлайна и составляли роскошную жизнь.