Капитан и Враг   ::   Грин Грэм

2



И все же я никак не ожидал увидеть такое молоденькое и бледное личико, какое глядело на нас из темноты подвала, освещенного лишь голой лампочкой очень низкого вольтажа. На мой взгляд, эта женщина никак не могла быть чьей-то мамой.

— Я привез его, — сказал Капитан.

— Кого?

— Виктора. Но я думаю, мы заменим ему имя и будем звать его Джим.

Вот уж никогда не думал, что я могу так просто сменить мое ненавистное имя — взять и выбрать другое.

— Что, ради всего святого, ты натворил? — спросила женщина Капитана, и даже я учуял в ее голосе страх.

Он легонько подтолкнул меня к ступенькам, что вели в подвал.

— Ступай вниз, — сказал он, — скажи, как я тебе велел. И поцелуй ее.

Я перешагнул через порог и пробормотал:

— Мама!

Я был так же смущен, как на первой репетиции пьесы, которую мы разыгрывали в школе и в которой мне дали малюсенькую роль; пьеса называлась «Гадина из гадючьего дома», и было это до того, как выяснилось, что я — амаликитянин. Ну а что до поцелуя, то уж на это я никак не мог себя подвигнуть.

— Что ты натворил? — повторила она.

— Поехал в школу и забрал его.

— И все? — спросила она.

— И все. У меня же было письмо от его отца.

— Да как же, ради всего святого?..

— Я выиграл его по-честному, уверяю тебя, Лайза. В трик-траке не сплутовать.

— Ты меня в гроб вгонишь, — сказала она. — Я же и не думала просить тебя что-то делать, только сказала… просто подумала… сложись все иначе…

— Могла бы все-таки предложить нам войти и угостить чаем.

— О, я поставила чайник, как только ты позвонил. Я же знаю, что ты любишь.

На кухне она довольно резко велела мне сесть. Там стояло два стула и кресло, и по примеру Капитана я выбрал стул. На печке начал плеваться чайник. Лайза сказала:

— Я не успела подогреть заварку.

— Что так, что эдак — разницы я не почувствую, — несколько мрачно, как мне показалось, сказал Капитан.

— Не почувствуешь.

Оба они были для меня совсем чужие, однако я уже понял, что они нравятся мне куда больше, чем моя тетка, не говоря уже о директоре школы, или начальнике пансиона мистере Хардинге, или любом из знакомых мне мальчишек. Я чувствовал, что им почему-то непросто друг с другом, и мне захотелось помочь, насколько это было в моих силах. Я сказал:

— Обед у нас был шикарнейший.

— Чем же он тебя кормил?

— Да так, немножко рыбы, — сказал Капитан.

— Это только для начала, — сообщил я Лайзе, — да и рыба-то была копченая лососина.

Я знал, что копченая лососина — это не пустяк: я ведь заглянул в меню и видел, сколько за нее берут. Она стоила куда дороже свиной отбивной.

— Как же ты сумел расплатиться? — спросила Лайза. — Ты ведь не при деньгах… во всяком случае, сегодня утром не был.

— Я отдал им взамен тот старый чемодан, что ты мне дала, — сказал он.

— Это же старье — да оно и двух шиллингов не стоит.

— В нем было три пары носков — они ухе так продырявились, что не имело смысла их держать, — да пара кирпичей. Хозяин был вполне доволен и даже угостил меня коньяком.

— О, Господи Иисусе, — сказала она, — садись, пей чай. Ну что, по-твоему, я бы стала делать, если бы тебя отправили в тюрьму?

— Надолго меня бы не посадили, — сказал он. — Во всяком случае, я пробыл бы там не дольше, чем у той немчуры, а тогда мне пришлось ведь через всю Германию топать. Местная же тюрьма — «Скрабз» — сна просто рядом по сравнению с тем, где я тоща был.

— Только ты-то теперь на двадцать лет старше. Послушай! Нет там никого у двери?

— Это у тебя нервишки не в порядке, Лайза. Никто за нами не шел — я проверил. Пей чай и не тревожься. Вот увидишь: все будет чин-чином.

— А что они там станут делать, когда мальчик не вернется сегодня?

— Ну, я оставил главному письмо от отца, и главный, наверное, напишет ему, но не думаю, чтоб старый черт потрудился ответить.