Казаки :: Толстой Лев Николаевич
Страница: 77 из 79 | |||
| ||||||||||||||
| ||||||||||||||
КАТЕГОРИИ КНИГПОСЛЕДНИЕ ОТЗЫВЫ О КНИГАХМихаил (19.04.2017 - 06:11:11) Антихрист666 (18.04.2017 - 21:05:58) Ладно, теперь поспешили вы... (18.04.2017 - 20:50:34) Роман (18.04.2017 - 18:12:26) АНДРЕЙ (18.04.2017 - 16:42:55) СЛУЧАЙНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕЯ знаю, ты живёшь на облаках, 30.08.10 - 01:29 Хотите чтобы ваше произведение или ваш любимый стишок появились здесь? добавьте его! |
Оленин вернулся сумерками и долго не мог опомниться от всего, что видел; но к ночи опять нахлынули на него вчерашние воспоминания; он выглянул в окно: Марьяна ходила из дома в клеть, убираясь по хозяйству. Мать ушла на виноград. Отец был в правлении. Оленин не дождался, пока она совсем убралась, и пошел к ней. Она была в хате и стояла спиной к нему. Оленин думал, что она стыдится. — Марьяна! — сказал он, — а Марьяна! Можно войти к тебе? Вдруг она обернулась. На глазах ее были чуть заметные слезы. На лице была красивая печаль. Она посмотрела молча и величаво. Оленин повторил: — Марьяна! Я пришел… — Оставь, — сказала она. Лицо ее не изменилось, но слезы полились у ней из глаз. — О чем ты? Что ты? — Что? — повторила она грубым и жестким голосом. — Казаков перебили, вот что. — Лукашку? — сказал Оленин. — Уйди, чего тебе надо! — Марьяна! — сказал Оленин, подходя к ней. — Никогда ничего тебе от меня не будет. — Марьяна, не говори, — умолял Оленин. — Уйди, постылый! — крикнула девка, топнула ногой и угрожающе подвинулась к нему. И такое отвращение, презрение и злоба выразились на лице ее, что Оленин вдруг понял, что ему нечего надеяться, что он прежде думал о неприступности этой женщины — была несомненная правда. Оленин ничего не сказал ей и выбежал из хаты. XLII Вернувшись домой, он часа два неподвижно лежал на постели, потом отправился к ротному командиру и отпросился в штаб. Не простившись ни с кем и через Ванюшку расплатившись с хозяевами, он собрался ехать в крепость, где стоял полк. Один дядя Ерошка провожал его. Они выпили, еще выпили и еще выпили. Так же как во время его проводов из Москвы, ямская тройка стояла у подъезда. Но Оленин уже не считался, как тогда, сам с собою и не говорил себе, что все, что он думал и делал здесь, было не то . Он уже не обещал себе новой жизни. Он любил Марьянку больше, чем прежде, и знал теперь, что никогда не может быть любим ею. — Ну, прощай, отец мой, — говорил дядя Ерошка. — Пойдешь в поход, будь умней, меня, старика, послушай. Когда придется в набеге или где (ведь я старый волк, всего видел), да коли стреляют, ты в кучу не ходи, где народу много. А то всё, как ваш брат оробеет, так к народу и жмется: думает, веселей в народе. А тут хуже всего: по народу-то и целят. Я все, бывало, от народа подальше, один и хожу: вот ни разу меня и не ранили. А чего не видал на своем веку? — А в спине-то у тебя пуля сидит, — сказал Ванюша, убиравшийся в комнате. — Это казаки баловались, — отвечал Ерошка. — Как казаки? — спросил Оленин. — Да так! Пили. Ванька Ситкин, казак был, разгулялся, да как бацнет, прямо мне в это место из пистолета и угодил. — Что ж, больно было? — спросил Оленин. — Ванюша, скоро ли? — прибавил он. — Эх! Куда спешишь! Дай расскажу… Да как треснул он меня, пуля кость-то не пробила, тут и осталась. Я и говорю; ты ведь меня убил, братец мой. А? Что ты со мной сделал? Я с тобой так не расстанусь. Ты мне ведро поставишь. — Что ж, больно было? — опять спросил Оленин, почти не слушая рассказа. — Дай докажу. Ведро поставил. Выпили. А кровь все льет. Всю избу прилил кровью-то. Дедука Бурлак и говорит: «Ведь малый-то издохнет. Давай еще штоф сладкой, а то мы тебя засудим». Притащили еще. Дули, дули… — Да что ж, больно ли было тебе? — опять спросил Оленин. — Какое больно! Не перебивай, не люблю. Дай докажу. Дули, дули, гуляли до утра, так и заснул на печи, пьяный. Утром проснулся, не разогнешься никак. — Очень больно было? — повторил Оленин, полагая, что теперь он добился наконец ответа на свой вопрос. — Разве я тебе говорю, что больно. Не больно, а разогнуться нельзя, ходить не давало. — Ну и зажило? — сказал Оленин, даже не смеясь: так ему было тяжело на сердце. — Зажило, да пулька все тут. Вот пощупай. — И он, заворотив рубаху, показал свою здоровенную спину, на которой около кости каталась пулька. |
ИНТЕРЕСНОЕ О ЛИТЕРАТУРЕ
ТОП 20 КНИГ
ТОП 20 АВТОРОВ
| ||||||||||||
|