Книга скитаний   ::   Паустовский Константин Георгиевич

Оказывается, над моими книгами плачут, смеются и любят меня как писателя – я до сих пор не могу в это поверить.

‹…› Сейчас трудно писать о делах. Выеду отсюда 25 декабря… я рад поездке, она дала мне во сто крат больше, чем Карабугаз.

Третий день стоят морозы в 40 градусов – и ничего – шуба замечательная. На днях на два дня поеду в Соликамск.

Целую. Твой Кот

Р. И. Фраерману в Москву (Петрозаводск, май 1932 года)

Дорогой Рувим Исаевич! Что слышно? До Петрозаводска дошли слухи, что Роскин перестал бывать на Дмитровке, 20.

Видел много любопытного и не очень голодаю. В Мурманске за 2 рубля давали обед из 4 блюд и стакан кофе. Такие обеды в Москве дают в Савое. В Петрозаводске значительно хуже. Город очень славный, а озеро все в шхерах и отражениях облаков. Вся Карелия пахнет мокрой сосновой корой. В Мурманске потерял сон из-за незаходящего солнца. Здесь отсыпаюсь.

3-го или 4-го июня думаю быть в Москве. Как Валентина Сергеевна в Солотче? Покупаете ли Вы рыболовные принадлежности?

22-го уезжаю отсюда в Ленинград, к Толе и Роскину. 28-го выеду из Л-да в Рыбинск. На пароходе буду отдыхать.

Привет всем. К. Паустовский

Е. С. Загорской-Паустовской в Москву (из Вознесенья [на Онежском озере], 29 мая 1932 года)

Я думаю, что эта открытка придет в Москву после моего приезда, но все же пишу. В Ленинграде перед отъездом написал тебе открытку, не успел бросить и вот только здесь, на протяжении 400 километров нашелся, наконец, первый почтовый ящик. Здесь глухо, очень красиво, но холодно. В Вознесении – пересадка с озерного парохода на «канавный», который пойдет по Мариинской системе. Вторая пересадка на Шексну будет на пристани Чайка.

Вчера проходили Ладожское озеро – серое, тусклое и очень величественное, сегодня при помощи двух буксиров прошли Свирские пороги – пароход валило с борта на борт и захлестывало пеной.

Начались голодные места. Нет хлеба, нет ничего кроме соленых грибов.

Целую. Кот

Сегодня у меня окончился насморк и грипп – в Л-де все дни я болел.

Е. С. Загорской-Паустовской в Москву (Вотум, 17 мая 1933 года)

Сегодня получил твою телеграмму. Напиши в Поти чем болен мальчик. Завтра утром уезжаю в Поти, – материал для очерка собрал, а оставаться здесь совершенно невозможно – дороговизна потрясающая. В Поти мне дадут комнату и недорогие обеды – иначе я здесь не продержусь и десяти дней. По-прежнему холодно. Батум почистился, стал наряднее, но как-то скучен. Вообще, все побережье за те годы, что мы его не видели, очень нивелировалось.

Целую. Кот Поцелуй мальчишку.

Р. И. Фраерману в Солотчу (Малеевка, 6 августа 1933 года)

Впервые взял в руки перо и пишу очень неуверенно. Я возвращаюсь к жизни страшно медленно, – до сих пор живу как сквозь сон, постоянные головокружения, рана еще не совсем зажила. Но все-таки окреп.

Если сентябрь не будет сплошь дождливым, то очень возможно, что я приеду ненадолго в Солотчу. Ехать раньше нельзя, – со мной еще много возни (перевязки и проч.).

…Не в Солотче ли Роскин? Я ничего не знаю. Связи с Москвой почти нет.

Здесь немного шумно и безалаберно, как и приличествует писательскому дому отдыха. Места красивые, но дожди держат взаперти. Играю на биллиарде, читаю и скучаю (три месяца мне запретили работать).

‹…› Живите весело. Привет Вале, Мальвине, Тубе и Штормам.

Ваш К. Паустовский

Е. С. Загорской-Паустовской в Коктебель (Москва, 24 июня 1934 года)

Кролик, маленький. Получила ли ты две мои телеграммы о Димушке? 21-го я был у него, но мне его не показали, не хотели его волновать. Он здоров и весел и, по рассказам Марии Тиграновны, – страшный фантазер и пользуется среди ребят репутацией сказочника. Сначала врач предложила мне его взять сейчас же в Москву, но потом сама же передумала и предложила оставить в санатории. Она – путанная и паническая женщина. Весь персонал очень спокоен, кроме нее.