Книга снобов, написанная одним из них   ::   Теккерей Уильям Мейкпис

Не имеет ни малейшего значения, что ваш старший сын дурак: мы считаем ваши заслуги настолько ценными, что к нему перейдут все ваши почести, как только смерть освободит ваше место. Если вы бедны, мы дадим вам столько денег, что и вы сами, и старший в вашем роде вечно будете кататься, как сыр в масле. Мы желаем, чтобы в этой счастливой стране создалась особая порода, которая будет занимать первые места и получать первые награды и вакансии, протекцию и субсидии от правительства. Мы не можем сделать всех ваших милых деток пэрами - тогда титул пэра стал бы слишком заурядным, и в палате пэров стало бы слишком тесно, - но у вашей молодежи должно быть все, что может дать правительство: они получат самые лучшие должности, они станут в девятнадцать лет капитанами и подполковниками, тогда как седые старики тридцать лет тянут лямку до поручика; в двадцать один год они будут командовать кораблями и ветеранами, которые сражались, когда этих юнцов еще на свете не было. А поскольку мы, как известно, свободный народ, то мы и говорим всякому человеку любого звания, дабы он получше исполнял свой долг: наживай несметное богатство, получай огромные гонорары как адвокат, произноси возвышенные речи или отличайся в боях и одерживай победы, и тогда ты, даже ты, войдешь в ряды привилегированного класса, а твои дети уже по праву рождения станут править нашими".

Как же мы можем избежать снобизма, когда у нас имеется такой удивительный национальный институт, учрежденный для поклонения ему? Как можем мы не раболепствовать перед лордами? Это выше человеческих сил. Возможно ли противиться такому искушению? Движимые тем, что именуется благородным соревнованием, одни люди стремятся к почестям и добиваются их; другие, более слабые и низкие, слепо восхищаются и пресмыкаются перед теми, кто их добился; третьи, ничего не добившись, бешено ненавидят, клевещут и завидуют. Лишь немногие философы, невозмутимые и отнюдь не самоуверенные, могут хладнокровно смотреть на такой общественный порядок, то есть на организованное раболепство - на гнусный, утвержденный законом культ Человека и Мамоны, словом - на увековеченный снобизм. Однако желал бы я знать, найдется ли среди этих невозмутимых моралистов хоть один, у кого не забилось бы от волнения сердце, если б его увидели на Пэл-Мэл с герцогом под ручку? Нет: при наших общественных порядках невозможно не быть иногда снобом.

Такие порядки воспитывают в простом человеке подлого сноба, а в знатном - высокомерного сноба. Когда некая благородная маркиза пишет в своих путевых заметках, как тяжко пассажиру на пароходе по необходимости сталкиваться "со всякого рода и состояния людьми", давая этим понять, что общение с божьими созданиями неприятно ее милости, которая выше их; когда, говорю я, маркиза Лондондерри пишет в этом духе, мы бы должны принять во внимание, что по натуре ни одной женщине это чувство не свойственно, однако привычка всех окружающих раболепствовать и заискивать перед этой прекрасной и величественной дамой - обладательницей такого множества черных и всяких других брильянтов - ив самом деле заставила ее поверить, что она выше всех на свете и что люди не вправе с ней общаться, разве только с почтительного расстояния.

Помню, однажды мне пришлось быть в Каире, когда через этот город проезжал европейский принц крови, направляясь в Индию. Как-то ночью в гостинице поднялся переполох: человек утонул в соседнем колодце. Все постояльцы сбежались во двор, - и среди прочих ваш покорный слуга, который спросил у одного молодого человека, что случилось.