Конокрады   ::   Куприн Александр Иванович

Дарю его тебе, чтобы ты им пил, ел, трубку закуривал и чтобы обо мне завсегда помнил".

- Кровь так и хлестала из меня... жжжи!.. в девять ручьев бегла. Не выдержал я. Стало мне так тошно, так скверно... А он взял меня, как котенка, за ворот, сгреб и понес. Стояла тут большая калюжа. Ночь была холодная - страсть! Аж воду сверх затянуло льдом. Притащил меня немец к той калюже, разбил сапогом лед и велит мне сунуть руки в воду. Послушался его - сразу мне стало легче. А он мне говорит: "Так и сиди, говорит, до утра. Вынешь руки - тебе же хуже будет". С этими словами отошел от меня, словил коней, запряг и уехал. Тогда я себе думаю: "Дойду до фершала..." Вынул руки - да как закричу на весь лес! Больно в Пальцах, будто их огнем пекут, а руки так и сводит в суставах... Я опять их в воду - ничего, отпускает, полегче стало... Так я - правду немец сказал - и просидел до утра. Выну руки - ну, просто гвалт, вытерпеть невозможно, опущу в воду проходит боль. К утру я совсем закоченел, а вода стала в калюжке красная, как кровь. Ехал мимо посессор из Нагорной, так он забрал меня в шарабан и привез в больницу. Перевязали меня там, вылечили, подкормили, а через месяц и на волю пустили. И на кой черт! - воскликнул он со страстной горечью. - В сто раз лучше было бы для меня там и околеть в Волчьем Разлоге!..

Он замолчал и весь согнулся, низко опустив голову. Несколько минут конокрады сидели, не говоря ни слова, не двигаясь. Вдруг Бузыга содрогнулся всем телом, точно просыпаясь от каких-то страшных грез, и шумно вздохнул.

- Что же ты сделал потом с этим немцем? - спросил он сдержанным, но вздрагивающим от злобы голосом.

- А что бы я мог сделать с ним? - печально спросил в свою очередь Козел. - Что бы ты на моем месте сделал?

- Я бы!.. Я бы!.. У-у-у!.. - зарычал Бузыга, яростно царапая пальцами землю. Он задыхался от гнева, и глаза его светились в темноте, как у дикого зверя. - Я бы его сонного зарезал... Я бы ему зубами глотку перервал!.. Я бы...

- Ты-ы бы! - с горькой усмешкой перебил его Козел. - А как бы ты его нашел? Кто он? Где он живет? Как его звать? Может, это и не человек совсем был...

- Брехня! - медленно произнес молчавший до сих пор Аким Шпак. - На свете нема никого - ни бога, ни черта...

- Все одно! - воскликнул Бузыга, стукнув кулаком о землю. - Все одно: я бы тогда стал без разбору всех колонистов подпаливать. Скот бы ихний портил, детей бы ихних калечил... И до самой смерти бы так!..

Козел тихо засмеялся и еще ниже опустил голову.

- Эх, бра-ат, - протянул он с ядовитой укоризной. - Хорошо подпаливать с десятью пальцами... А когда у тебя всего один остался, - старик опять ткнул вперед свои ужасные обрубки, - тогда тебе и дорога одна - на церковную паперть, со слепцами и калеками...

И он вдруг запел старческим, дребезжащим голосом мрачные слова древней нищенской песни:

Ой, лыхо мини, лыхо, уб-о-о-гому...

Сотворите милостыню, Христа ра-а-а-ди...

Благодетели вы иа-а-ши...

Ой, сидим мы, безногие, безру-у-у-кие,

Калики злосчастные, край доро-о-ози-и...

Он мучительным криком, фальшиво оборвал песню, уткнул голову между поднятыми вверх коленями и глухо зарыдал.

Никто не произнес больше ни слова. На реке, в траве и в кустах, точно силясь перегнать и заглушить друг друга, неумолчно кричали лягушки. Полукруглый месяц стоял среди неба - ясный, одинокий и печальный. Старые ветлы, зловеще темневшие на ночном небе, с молчаливой скорбью подымали вверх свои узловатые, иссохшие руки...

4

Тяжелые, частые шаги послышались в лозняке, с той стороны, откуда недавно пришли Бузыга с Акимом. Кто-то торопливо бежал через чащу, шлепая без разбора по воде и ломая на своем пути сухие ветки. Конокрады насторожились. Аким Шпак стал на колени. Бузыга оперся руками о землю, готовый каждую секунду вскочить и броситься вперед.

- Кто это? - шепотом спросил Василь.

Никто ему не ответил. Грузные шаги раздавались все ближе.