Королева Изабо   ::   де Лиль-Адан Огюст Вилье

По любому поводу бились об заклад; пили вино с лучших виноградников герцогства Бургундского. Слушали новые тенсоны [8] и вирелэ [9] герцога Орлеанского [10] (одного из самых влюбленных в звучные рифмы принцев герба Лилии [11] ). Спорили о модах и об искусстве оружейников; частенько распевали нескромные песенки.

Берениса, дочь богача Эскабаля, была любезной и прехорошенькой девицей. Ее невинная улыбка привлекала в дом блестящий рой дворян. Было известно, что она принимает всех с равной учтивостью.

Однажды молодой вельможа, видам [12] де Моль, бывший в то время возлюбленным Изабеллы, побился (выпив вина, разумеется!) об заклад под честное слово, что восторжествует над непреклонной девственностью дочери мэтра Эскабаля, короче – что овладеет ею в самые ближайшие дни.

Он бросил эти слова обступившим его придворным. Вокруг раздавались смех и песни, но шум не заглушил неосторожной фразы молодого человека. Об этом пари, заключенном под стук кубков, стало известно Людовику Орлеанскому.

Людовика Орлеанского, своего деверя, королева еще с первых дней регентства удостоила страстной привязанности. То был блестящий, легкомысленный и в то же время на редкость коварный и опасный принц. В Изабелле Баварской и в нем было от природы много родственного, и от этого их связь походила на кровосмешение. Не говоря уже о случайных возвратах увядшей нежности, принц умел поддерживать в сердце королевы некое подобие любовной склонности к нему, которая объяснялась скорее общностью интересов, нежели симпатией.

Герцог следил за фаворитами невестки. Когда ему казалось, что близость любовников начинает угрожать тому влиянию на королеву, которое ему хотелось сохранить за собой, он был не слишком разборчив в средствах и, не гнушаясь даже доносом, вызывал разрыв, почти всегда трагический.

Поэтому он позаботился, чтобы вышеупомянутые слова дошли до сведения венценосной возлюбленной видама де Моля.

Изабелла улыбнулась, пошутила над ними и, казалось, оставила их без внимания.

У королевы были свои доверенные лекари, которые продавали ей секреты восточных снадобий, способных разжигать огонь вожделения к ней. Эта новая Клеопатра была создана скорее председательствовать на судах любви [13] в каком-нибудь замке или быть законодательницей мод в дальней провинции, чем освобождать от англичан родную страну. Но на этот раз она не стала советоваться со знахарями – даже с Арно Гилемом, своим алхимиком.

Однажды, спустя некоторое время, сир де Моль находился ночью у королевы в особняке Барбет. Час был поздний; утомленных наслаждениями любовников клонило ко сну.

Внезапно г-ну де Молю показалось, что в Париже раздались редкие, зловещие удары колокола.

Он приподнялся и спросил:

– Что это?

– Ничего… Оставь!.. – томно ответила Изабелла, не открывая глаз.

– Как ничего, царица души моей? Ведь это набат!

– Да… Возможно… Но что из того, мой друг?

– Горит какой-то дворец!

– Мне как раз это и снилось, – сказала Изабелла.

Губы охваченной дремотой красавицы приоткрылись в улыбке, обнажив два ряда жемчужин.

– И знаешь, милый, мне снилось, что поджигал ты, – продолжала она. – Я видела, как ты швырнул горящий факел в подвал, полный сена и бочек с маслом.

– Я?

– Да!.. – Она лениво цедила слова. – Ты поджег дом мессира Эскабаля, знаешь, моего казначея, чтобы выиграть давешнее пари.

Охваченный смутным беспокойством, сир де Моль полуоткрыл глаза.

– Что за пари? Вы еще не проснулись, мой ангел?

– Ну, то самое: что ты станешь любовником его дочери, маленькой Беренисы, у которой такие красивые глаза!..