Кот в сапогах   ::   Белов Руслан

Кошачьи консервы под «Бифитер» пошли с треском, и я расправился с ними быстрее того, кому они предназначались. Насытившись, мы уселись друг перед другом, и брат мой меньший стал меня гипнотизировать:

– Скоро она проснется, голодная от этого самого, чем будешь угощать?

– Этим что ли? – показал я на консервы и пакеты, толпившиеся на столе.

– А что китикэтничать? Готовить ты умеешь.

Я пожал плечами: – А почему бы и нет?

Меньше, чем через час – девушка, приходя в себя, уже мелодично постанывала – все было готово.

Особо мне удалось второе блюдо (гуляш «мяуляш» по-румынски) с гарниром из перловки, смешанной с сердечками говядины и посыпанный мелко порезанной отборной петрушкой и тертой брынзой (нашелся кусочек, затерявшийся на верхней полке холодильника). Салат «kiss-me-kiss» из ассорти сухого корма с шампиньонами и картофелем, приправленный зверобоем тоже получился просто пальчики оближешь, но вызывал опасения, что корм быстро наберет влагу и потеряет вкусовые качества. Само собой, на гребне творческого порыва из наличного материала, смешанного со сливовым вареньем и морковным пюре приготовилось сладкое на десерт, весьма привлекательное, надо сказать, по внешнему виду.

Когда я закончил с украшением блюд зеленью, Эдгар встал у плательного шкафа, требовательно глядя, и мне пришлось переодеться к ужину. Нарядившись и даже попрыскавшись одеколоном, я предстал перед своей кроватью. Девушка к этому времени пришла в себя и лежала, бессмысленно глядя в потолок. Я навис над кроватью, чтобы она смогла меня увидеть.

– Вы кто?.. – спросили ее алые уста – они стоили трех царств.

– Я? Я, собственно, капитан этой посудины.

– Какой посудины?..

– Этой кровати. Кстати, она помнит отчаянные штормы.

– А... А я кто? Матрос? Или вы меня подобрали в море?

– Я думаю, этот философский вопрос легко решиться после приема внутрь известного лекарства.

Глаза девушки побродили кисло по моей фигуре и остановились ниже пояса. – Вы что имеете в виду? – вернув мне свои очи, спросила она кисло.

– Я имею в виду стаканчик виски.

Вздохнула еще. И тут на кровать запрыгнул кот. Он урчал. Господи, что с ней сделалось!

– Киска! Эдичка! – заулыбалась она, ярко осветив комнату улыбкой. – Иди ко мне, мой милый, мой хороший. Это ты меня спас, ты вытащил меня из моря? О, господи, какое оно противное, как меня качало. Какой же ты хороший, не бросил меня...

Эдгар, как будто всю жизнь был Эдичкой, лег ей под бочок. Под теплую круглую упругую грудь лег, негодяй. Она принялась его гладить, целовать в мордочку, тормошить. Кот обомлел, перевернулся на спину, плотоядно обнажив живот и все такое, откинул голову на белоснежную руку и заурчал, как больной хроническим бронхитом.

Не в силах вынести этой аморальной картины – разве не безнравственно на первом же рандеву, пусть камерном, выставлять срам наружу? – я умчался на кухню составлять план мучительной казни узурпатора и растленца. Повешение показалось мне недостаточным, отравление мы уже видели.

Подумав, я решил завтра же утром снести кота в ближайший лесопарк, пригнуть две березки, привязать к вершине одной левую заднюю ногу, к другой – правую и быстренько отбежать в сторону, чтобы обстоятельно рассмотреть результат распрямления деревьев. Когда они распрямились (конечно, в воображении), мне стало стыдно своей жестокости, и я принялся изгонять из головы мстительные соображения. Это получилось, и тут же в освободившееся место закралась мысль, что мы с ним можем пользоваться, фу, поклоняться девушке вдвоем, ведь наши притязания лежат в разных чувственных плоскостях.

И тут появились они. Кот и гостья. Он, конечно, лежал у нее на руках. Брюхом вверх, естественно.

– Меня зовут Наташа, – ангельски улыбнулась она, почесывая мое сокровище за ухом.