Краля   ::   Шишков Вячеслав

Где-то далеко-далеко заревели коровы да прогрохотала по мерзлой дороге телега. И опять тишина.

За воротами слышался чей-то разговор.

Доктор вышел на улицу. Три мужика.

- Что, пожар?

- Да, - ответили все вдруг, - рига у крестьянина горит.

- Не опасно?

- Нет... далече... так что за селом. А окромя того, тихо.

Еще что-то говорили, спрашивали его. Он отвечал и сам как будто спрашивал. Но все это - и разговоры, и зарево пожара - плыло мимо его сознания.

Он пошел во двор и снова опустился на приступки крыльца. Тоскливо стало.

- А что, Евдокия Ивановна не вернулась из бани?

- Поди, нет еще. А тебе пошто?

Доктор не знал, что ответить старухе.

- Да я так, собственно... хотел самоварчик попросить.

- Ну-к, я чичас.

Он курил папиросу за папиросой, думал:

"Черт знает. Как это так сразу? Стра-а-нно. Это водка... все водка наделала. Пьян!"

"Водка? - прозвучало в ушах. - Водка ли?"

Вдруг выплыли из тьмы чьи-то родные, ласковые глаза, поманили, усмехнулись, прильнули вплотную, смотрят.

"Что, любишь?"

Отмахнулся рукой. Замолкло, спряталось, притаилось.

Волна за волной шли мысли, то робкие и расплывчатые, то дерзкие и неотразимо влекущие.

Вот возьмет Дуню - красавицу, каких нет в городе. Привяжет ее к себе лаской, умом. Привьет ей любовь к знанию и заживет тихой-тихой, здоровой жизнью. Может быть, уйдет в деревню. Что ж, разве таких оказий не бывает?

- Да, да, в деревню, - думал он вслух... - Понесу туда свет, знание, помощь... А если... А вдруг?

Он не кончил, не хотел кончать: боялся.

Пожар на горе затихал.

- Дуня, дорогая моя...

Вот скатилась с неба звезда и, вспыхнув, исчезла в синем мраке неба.

- Сорвалась звездочка... А я пьян. И не идет Дуня... Краля? Ты говоришь - краля? Допустим... - бормотал, потягиваясь доктор.

Подошла собака, поласкалась, лизнула в лицо, ушла.

Выплывали откуда-то звуки гармошки и песня. Прислушался доктор.

- Должно быть, рекруты...

Голос выводил, а ему, разрывая визг гармошки, подгавкивали другие:

Как во нашем во бору,

Там горит лампадка.

Не полюбит ли меня

Здешняя солдатка.

Залаяли собаки, набрасываясь с остервенением. Хлопнули ворота. Раздались ругань, крик. А затем большой камень, очевидно пущенный в собаку, ударил в заплот. И опять ругань. И опять пьяная песня да лай собак.

- Что пригорюнился? Спать пора...

- Дуня!.. - Доктор вздрогнул и жадно обнял ее теплую, пахнувшую свежим веником.

- Сядь, посидим.

- Да некогда... право... Пусти...

- Сядь, поговорим.

- Нет, пусти... Некогда.

Однако села, склонив голову к его плечу, и заглянула в глаза.

- Вот я хотел сказать тебе, - начал доктор, чувствуя, как дрожь овладела им и как стучат от волнения зубы. - Хотел сказать, что полюбил тебя горячо...

- Горячо-о-о? Не обожги смотри.

Она засмеялась тихим, хитроватым смехом.

- Хочешь ли, я возьму тебя с собою? Ты будешь моей подругой. Я покажу тебе хорошую жизнь... Хочешь?

- Ох, мутишь ты меня, барин. И зачем тебя нелегкая принесла сюда?

- Я тебя люблю... Приворожила, что ль, ты меня?

- В куфарки зовешь али как? Поди, жена али зазноба есть?

- Нету, Дуня, нету. Никогда, никто...

- Ах, бедный ты мой, бедный! Дай пожалею. - Она высвободила руку из-под накинутой на плечи шубы и стала нежно гладить его волосы, лицо.

- Один, как сыч. Столько лет без любви, без ласки. Ах, как тяжело...

А Дуня ласково, нараспев, говорила, обнимая доктора:

- Милый ты мо-о-й... ребеночек мо-о-й. Да-кась поцелую тебя.

Вот скрипнула в сенцах дверь: кто-то поставил на пол ведра и стал шарить по стене.

Дуня шмыгнула на улицу и притаилась, припав к стене крыльца.

Доктор сидел молча, не двигаясь, словно боясь спугнуть сладостный сон.

Опять скрипнула дверь: закряхтел кто-то, икнул, завозился, и вдруг из темноты сеней раздался старушечий шепелявый окрик:

- Ай! Кто тут? Ты штой-то хваташь?!

- Да это я... Саквояж ищу. Чемодан...