Красно-коричневый   ::   Проханов Александр Андреевич

Облученные, сменив генетический код, отказавшись от прежнего мировоззрения, они расходились с потусторонним выражением глаз.

И лишь позднее, когда поредели очереди и число мутантов достигло необходимой массы, химия распада вплотную коснулась города. «Макдоналдс» вдруг опустел, как стеклянный гроб, и из него вышли на свет проститутки, сутенеры, бомжи. Так выпадает на дно гнилого болота ил. Так выступает из пор больного слизь сгоревших в болезни клеток. Пушкинская площадь, самое возвышенное и одухотворенное место Москвы, стала городским дном.

Хлопьянов вернулся в Москву после долгих скитаний по войнам, азиатским и кавказским конфликтам, в которых кончалась судьба великого государства и армии. Он стоял теперь на Пушкинской площади и смотрел, как маленькая проститутка, наклоняясь, отставляя ножку назад, словно балерина, заглядывала в салон кофейного «мерседеса», и оттуда кто-то улыбался, манил, приглашал ее взмахом руки.

Прокатил, заслонив «мерседес», толстолобый высокий джип. Остановился рядом с Хлопья-новым. Оттуда вышел полный, восточного вида мужчина, в просторном плаще, в пышном шелковом галстуке. Хлопьянов почувствовал, как пахнуло из открытой дверцы вкусным табаком и запахом кожи. Человек оставил в машине блестящую связку ключей, рассеянно озирался, будто кого-то выискивал.

Хлопьянов отвлекся от созерцания площади. На мгновение «мерседес» и «джип» связались в его сознании воедино, но он тут же забыл о них, отвлеченный множеством мелких и ярких деталей, окружавших его, раздражавших и причинявших страдание. Он искал этого страдания. Выходил вечерами на площадь, чтобы мучить себя. Переживал унижения, казнил себя за бессилие и немощь. Он, отважный офицер, бесстрашный военный, позволил врагам овладеть городом, захватить любимую площадь. Эти враги приняли людское обличье, но на деле были маленькими чудовищами, загримированными под людей, были духами, и бороться с ними с помощью силы, употребляя оружие, было бессмысленно. Здесь требовались иные средства, иная сила, которой он не владел.

Маленькая проститутка отошла от «мерседеса», соединилась со стайкой подруг, и они, пританцовывая, шаля, как школьницы, подманивали другие машины, заигрывали с пассажирами. «Мерседес» все так же стоял, наполнявшие его люди не подавали признаков жизни, но сквозь стекла Хлопьянов чувствовал чей-то острый пристальный взгляд, и этот взгляд наблюдал за ним, выбрал его среди множества зевак и прохожих.

Это насторожило Хлопьянова, он стал озираться и опять увидел пухленького кавказца в шелковом галстуке. Тот стоял у приоткрытой дверцы «джипа», засунув руки в карманы. В сумрачной глубине салона голубели на доске циферблаты, драгоценно мерцала хромированная связка ключей. Тревожное предчувствие не покидало Хлопьянова. Кофейный «мерседес», толстобокий «джип» и он, Хлопьянов, были стянуты невидимой струной, тончайшим лучом, излетавшим из лазерного прицела, – так ощущал Хлопьянов взгляд наблюдавших за ним людей. Но тревога понемногу утихла, растворилась в едком раздражении и страдании, которыми он продолжал себя мучить.

Небо над площадью было в туманных фонарях, в млечных лунах, в металлических серебристых созвездиях. В черноте разноцветно и радужно проносились кометы, проплывали полупрозрачные светила, нависали, увеличивались и рассыпались в мерцающую пыль загадочные лучистые звезды. И в этом живом, оплодотворенном Космосе, как в таинственном нерестилище, разливались струи молоки, взбухали гроздья икры, копошились странные мальки и личинки.

Над ним проплывала матовая полупрозрачная икринка, наполненная таинственной слизью, и в ней мягко плавал, вращался головастик с набухшими глазками, с беззвучно открытым ртом.