Крошка Tschaad   ::   Левкин Андрей

Тут он не находит ничего лучшего, как поговорить с мужем Пановой, которая воспримет сей жест как "жестокое, но справедливое наказание за то презрение, которое я всегда питала к мнению света" (и это странно: почти как Tschaad, выходящий в отставку, чтобы "выказать презрение людям, которые сами всех презирают", - историю своей жизни в картинках он ей что ли пересказал? Или мода тогда была такая - презирать?). Панова напишет ему письмо: "Уже давно, милостивый государь, я хотела написать Вам; боязнь быть навязчивой, мысль, что Вы уже не проявляете более никакого интереса к тому, что касается меня, удерживала меня, но наконец я решилась послать Вам еще это письмо; оно, вероятно, будет последним, которое Вы получите от меня... Поверьте, милостивый государь, моим уверениям, что все эти столь различные волнения, которые я не в силах умерить, значительно повлияли на мое здоровье; я была в постоянном волнении и весьма недовольна собою, я должна была казаться Вам весьма часто сумасбродной и экзальтированной... Вашему характеру свойственна большая строгость... я замечала, что за последнее время Вы стали удаляться от моего общества, но я не угадывала причины этого. Слова, сказанные Вами моему мужу, просветили меня на этот счет. Не стану говорить Вам, как я страдала, думая о том мнении, которое Вы могли составить обо мне; это было жестоким, но справедливым наказанием за то презрение, которое я всегда питала к мнению света... Но пора кончить это письмо; я желала бы, чтобы оно достигло своей цели, а именно убедило бы Вас, что я ни в чем не притворялась, что я не думала разыгрывать роли, чтобы заслужить Вашу дружбу...". И вот, Чаадаев пишет в ответ Пановой свое знаменитое и историческое Первое философическое письмо. Свербеев: "Чаадаев поселился в Москве и вскоре, по причинам едва ли кому известным, подверг себя добровольному затворничеству, не видался ни с кем и, нечаянно встречаясь в ежедневных своих прогулках по городу с людьми, самыми ему близкими, явно от них убегал или надвигал себе на лоб шляпу, чтобы его не узнавали." Это, ко- нечно, слухи, сформировавшие впоследствии штампованную историю. Мизантропия или ипохондрия тут не при чем. Свидетельствует А.Я.Якушкина, жена декабриста, в письме к мужу от 24 октября 1827 года: "Пьер Чаадаев провел у нас целый вечер. Мне кажется, что он хочет меня обратить. Я нахожу его весьма странным, и подобно всем тем, кто только недавно ударился в набожность, он чрезвычайно экзальтирован и весь пропитан духом святости... Пьер Чаадаев сказал мне, что я говорю только глупости, что слово "счастье" должно быть вычеркнуто из лексикона людей, которые думают и размышляют... если бы ты видел его, то нашел бы его весьма странным. Ежеминутно он за-крывает себе лицо, выпрямляется, не слышит того, что ему говорят, а потом, как бы по вдохновению, начинает говорить". Бывший неподалеку С.П.Жихарев (старший) отпишет 6 июля 1829 года к А.И.Тургеневу: "Сидит один взаперти, читая и толкуя по-своему Библию и отцов церкви". Идея о том, что Дух Времени равен Святому Духу, окончательно располагалась в мозговом лоне Tschaad'a. Интересно, испытывал он от этой мысли трепет или, хотя бы, чувство глубокого удовлетворения? Выволочка Пушкину "Мое пламеннейшее желание, друг мой, - видеть вас посвященным в тайну времени. Нет более огорчительного зрелища в мире нравственном, чем зрелище гениального человека, не понимающего свой век и свое призвание.