Кто убил Паломино Молеро?   ::   Льоса Марио Варгас

 – Как в кино.

– Как в кино.

– Ничего он не услышит. Я вон отсюда слышу, как он храпит, – сказал Литума. – С той ночи, не знаю, как сказать… все стало как-то чудно. Вот я и пытаюсь угадать, с чего это вы такая веселая, а мой лейтенант такой смурной.

Хозяйка принялась хохотать, да так, что у нее слезы навернулись на глаза. Все тело ее пришло в движение; под цветастой тканью платья заколыхались ничем не стесненные могучие груди.

– Еще бы! – еле вымолвила она. – Еще бы. Запомнит по гроб жизни! Твой начальничек навеки заречется приставать к порядочным.

– Не вижу ничего удивительного в том, что рассказал дон Теотонио, – проговорил Панчито, облизнув свою золотую коронку. – Я с самого начала почуял: за всей этой кровью стоят козни Эквадора.

– Как же вам это удалось, донья Адриана? Он на себя не похож стал. Ну, не мучайте меня! Рассказывайте.

– А бедную девочку сперва изнасиловали, а уж потом убили, – вздохнула Марисита, крепенькая, курчавая смуглянка, обтянутая платьем цвета морской волны. – Так всегда бывает. От этих обезьян только и жди беды. А ведь у меня в Эквадоре родные.

– Он вломился ко мне с револьвером – думал напугать, – шептала хозяйка, еле удерживаясь от смеха и чуть щурясь, словно перед ее мысленным взором воскресла так забавлявшая ее картина. – Я уже спала, вскинулась, решила – воры. А это он, начальничек твой. Дверь высадил, бесстыдник. Думал, я напугаюсь. Дурачок. Вот дурачок-то.

– Нет, об этом я ничего не слышал, – сказал дон Херонимо, вытягивая шею над газетой, которой отмахивался от мух. – Но похоже на правду. Наверняка изнасиловали. Всем скопом.

– Вломился – и понес, и понес, – сказала донья Адриана.

– Что же он понес? – перебил ее Литума.

– Не могу, говорит, длить эту муку. Умираю, говорит, от желания. Страсть, говорит, довела меня до умоисступления. Если не буду обладать вами, покончу с собой. Или вас убью.

– Цирк, – скорчился от смеха Литума. – Это все он вам говорил или же вы придумали по зловредности?

– Думаю, он хотел меня разжалобить, или напугать, или и то и другое, – отвечала хозяйка, похлопывая Литуму по плечу. – Ну, я ему припасла гостинец!

– Конечно, – сказал Панчито, – всем скопом. Это уж как водится.

– Ну а вы что?

– А я скинула рубашку и осталась в чем мать родила, – сказала донья Адриана, густо покраснев. Да, так оно и было: скинула рубашку, осталась нагишом. Мгновенный неожиданный взмах обеих рук сорвал ночное одеяние, швырнул его на кровать. А на лице под взъерошенными волосами, над могучей плотью, смутно белевшей в полумраке комнаты, лейтенант увидел не страх, а гнев.

– Совсем голая? – заморгал Литума.

– А потом сказала ему такое, чего он отродясь не слыхивал. Такие непристойности ему и присниться не могли.

– Ну да? – хлопал ресницами пораженный Литума, боясь пропустить хоть слово.

– «Вот, сказала я, вот она я, чего ж ты ждешь, мой козлик, чего медлишь?! – дрожащим от негодования и презрения голосом говорила донья Адриана. Она выпятила грудь, выставила живот, подбоченилась. – Или ты, может, стесняешься? Может, тебе нечем хвастать? Ну ничего, ничего, покажись-ка мне, каков ты есть. Ну давай, приступай, насилуй! Будь мужчиной! Мой муж берет меня по пяти раз за ночь, но он же стар, а ты молод, ты его за пояс заткнешь, верно ведь? Сколько мне от тебя ждать? Шесть? Семь? Ну, совладаешь?»

– Вот это да… – мямлил растерявшийся Литума. – Это вы, вы ему говорили?

«Что вы, что вы… – промямлил лейтенант. – Что с вами, донья Адриана?»

– Я и сама от себя такого не ожидала, – зашептала хозяйка. – Я и сама не знала, откуда и взялись-то у меня такие слова. Видно, господь наш, Спаситель Айабакский вложил их мне в уста. Я ведь в октябре ходила в Айабаку на богомолье, паломничество совершила.