Лепестки на ветру   ::   Эндрюс Вирджиния

Я сидела на старой деревянной качалке, которая почти развалилась, и держала на руках маленького брата, похожего на призрак, он называл меня мамой, и мы все качались и качались, скрипели половицы, завывал ветер, стучал по крыше дождь, а за нами, над нами, вокруг нас огромный дом с бесчисленными комнатами только и ждал момента, чтобы нас пожрать.

Я не выносила стука дождя над головой, он напоминал мне о той комнате наверху. Насколько хуже была наша жизнь, когда шел дождь: комната становилась промозглой и сырой, а на чердаке были только тоскливый полумрак и лица мертвецов по стенам. Мою голову сжимало тисками, тяжелыми, как старый чугунный утюг моей бабушки, мысли становились вязкими, и я чувствовала смятение и ужас.

Не в состоянии заснуть, я встала и накинула прозрачный пеньюар. По какой-то непонятной причине я прокралась к спальне Пола и осторожно приоткрыла дверь. Будильник на ночном столике показывал два часа, а его все еще не было!

В доме не было никого, кроме Хенни, которая была так далеко, в другом конце дома, в своей комнате у кухни. Я тряхнула головой и опять уставилась на аккуратно застеленную кровать Пола. Сумасшедший Крис тоже хочет стать врачом. Ни одной спокойной ночи! А тут еще и дождь! В дождливые ночи так часто случаются аварии. Что, если Пол погибнет? Что мы тогда будем делать? Пол, Пол, мысленно воскликнула я и помчалась к лестнице, слетела вниз и бросилась к выходу в сад в гостинной. Я надеялась увидеть белую машину, стоящую на аллее или сворачивающую к дому. Господи, молила я, не дай ему попасть в аварию! Прошу тебя, пожалуйста, не забирай его, как Ты забрал папу.

— Кэти, почему ты не спишь?

Я резко обернулась. Пол сидел, удобно устроившись в своем любимом кресле, и курил в темноте. Я едва разглядела, что он в том самом красном халате, который мы подарили ему на Рождество. Меня захлестнула волна облегчения от того, что он жив и здоров, а не лежит на столе в морге. Черные мысли. Папа, папа, я почти не помню, как ты выглядел, какой у тебя был голос, и даже твой особенный запах я почти забыла.

— Что-то случилось, Кэтрин?

— Случилось? Почему ночью наедине он называет меня Кэтрин, а днем только Кэти? Да все не так! Грингленские и виргинские газеты, на которые я подписалась и которые мне доставляли в балетную школу, пестрели сообщениями о том, что миссис Бартоломью Уинслоу собирается обзаводиться вторым «зимним» домом в Грингленне. Делается капитальный ремонт дома ее мужа, и он будет, как новый. Все лучшее — моей матери! По какой-то непостижимой причине я, как фурия, накинулась на Пола.

— Ты давно дома? — резко спросила я. — Я была наверху и так разволновалась за тебя, что не могла заснуть! А ты все это время был здесь! Тебя не было к ужину, ты и вчера не ужинал, вчера ты собирался сводить меня в кино и забыл об этом! Почему ты позволяешь своим пациентам распоряжаться всем своим временем и ничего не оставляешь на собственную жизнь?

Он долго не отвечал. Потом, едва я открыла рот, чтобы сказать что-то еще, он мягко произнес:

— Ты действительно чем-то огорчена. Наверное, единственное, что я могу сказать в свое оправдание, что я врач, а время врача никогда ему не принадлежит. Мне стыдно, что я забыл про кино. Приношу свои извинения, что не позвонил и не предупредил, что у меня срочный вызов, и я не могу приехать.

— Забыл? Как ты мог забыть? Вчера ты забыл принести то, что я просила купить, а я все ждала тебя и потом понадеялась, что может быть ты все-таки придешь и принесешь шампунь, который был мне нужен, но ты так и не пришел!

— Еще раз приношу извинения. Иногда я думаю о чем-то, кроме кино и необходимой тебе косметики.

— Это ты язвишь?

— Я стараюсь сдерживаться. Было бы очень мило, если бы и ты постаралась.

— Я не сумасшедшая! — завопила я.