Лев Толстой   ::   Горький Максим

Он вытер их и - всё улыбаясь посмотрел на платок, а слезы снова текут по морщинам.

- Плачу,- сказал он.- Я - старик, у меня к сердцу подкатывает, когда я вспоминаю что-нибудь ужасное.

И, легонько толкая меня локтем:

- Вот и вы, проживете жизнь, а всё останется, как было,- тогда и вы заплачете, да еще хуже меня - "ручьистее", говорят бабы... А писать всё надо, обо всем, иначе светленький мальчик обидится, упрекнет,- неправда, не вся правда, скажет. Он - строгий к правде!

Вдруг встряхнулся весь и добрым голосом предложил:

- Ну, расскажите что-нибудь, вы хорошо рассказываете. Что-нибудь про маленького, про себя. Не верится, что вы тоже были маленьким, такой вы странный. Как будто и родились взрослым. В мыслях у вас много детского, незрелого, а - знаете вы о жизни довольно много; больше не надо. Ну, рассказывайте...

И удобно прилег под сосной, на ее обнаженных корнях, наблюдая, как муравьишки суетятся и возятся в серой хвое.

Среди природы юга, непривычно северянину разнообразной, среди самодовольно пышной, хвастливо разнузданной растительности, он, Лев Толстой - даже самое имя обнажает внутреннюю силу его! - маленький человек, весь связанный из каких-то очень крепких, глубоко земных корней, весь такой узловатый,- среди, я говорю, хвастливой природы Крыма он был одновременно на месте и не на месте. Некий очень древний человек и как бы хозяин всего округа,- хозяин и создатель, прибывший после столетней отлучки в свое, им созданное, хозяйство. Многое позабыто им, многое ново для него, всё - так, как надо, но - не вполне так, и нужно тотчас найти - что не так, почему не так.

Он ходит по дорогам и тропинкам скорой, спешной походкой умелого испытателя земли и острыми глазами, от которых не скроется ни один камень и ни единая мысль, смотрит, измеряет, щупает, сравнивает, И разбрасывает вокруг себя живые зерна неукротимой мысли. Он говорит Сулеру:

- Ты, Левушка, ничего не читаешь, это нехорошо, потому что самонадеянно, а вот Горький читает много, это - тоже нехорошо, это от недоверия к себе. Я - много пишу, и это нехорошо, потому что - от старческого самолюбия, от желания, чтобы все думали по-моему. Конечно,- я думаю хорошо для себя, а Горький думает, что для него нехорошо это, а ты ничего не думаешь, просто: хлопаешь глазами, высматриваешь - во что вцепиться. И вцепишься не в свое дело,- это уже бывало с тобой. Вцепишься, подержишься, а когда оно само начнет отваливаться от тебя, ты и удерживать не станешь. У Чехова есть прекрасный рассказ "Душечка",- ты почти похож на нее.

- Чем? - спросил Сулер, смеясь.

- Любить - любишь, а выбрать - не умеешь и уйдешь весь на пустяки.

- И все так?

- Все? - повторил Л. Н.- Нет, не все.

И неожиданно спросил меня,- точно ударил:

- Вы почему не веруете в бога?

- Веры нет, Л. Н.

- Это - неправда. Вы по натуре верующий, и без бога вам нельзя. Это вы скоро почувствуете. А не веруете вы из упрямства, от обиды: не так создан мир, как вам надо. Не веруют также по застенчивости; это бывает с юношами: боготворят женщину, а показать это не хотят, боятся - не поймет, да и храбрости нет. Для веры - как для любви - нужна храбрость, смелость. Надо сказать себе - верую,- и всё будет хорошо, всё явится таким, как вам нужно, само себя объяснит вам и привлечет вас. Вот вы многое любите, а вера - это и есть усиленная любовь, надо полюбить еще больше - тогда любовь превратится в веру. Когда любят женщину - так самую лучшую на земле,непременно и каждый любит самую лучшую, а это уже - вера. Неверующий не может любить. Он влюбляется сегодня в одну, через год - в другую. Душа таких людей - бродяга, она живет бесплодно, это - нехорошо. Вы родились верующим, и нечего ломать себя. Вот вы говорите - красота? А что же такое красота? Самое высшее и совершенное - бог.