Лежебоки   ::   Йенсен Йоханнес Вильгельм

Это оберточная бумага – упаковка для спичек, аккуратно разрезанные и расправленные кульки, тетради для чистописания, и Марен, участливо подмигивая, мол знаю я вас, проказники, хоть вы и не рассказываете, отдает им все это. Парни внимательно разглядели бумажки и нашли, что они сгодятся.

Однако решив, что нужно их склеить в большие листы – тут-то дрожжи и пригодились, – они сделали это с большим старанием. Марен стоит и смотрит с большим любопытством; увидев, какой величины листы им нужны, она вдруг догадывается, что они с этой бумагой станут делать, но не говорит ни слова, она предвкушает наслаждение от этой шутки, но как бы загоняет это чувство внутрь, у нее аж похрустывает в груди, а беззубые десны стучат, до того ей приятно. Ей нужно перевести дух, но она не подает виду, что обо всем догадалась, и, взвизгнув от восторга, опускается на стул.

Вот все готово, один из парней выходит на двор поглядеть, погас ли свет в доме на выселках, возвращается и молча кивает. С важным видом они желают старой Марен доброй ночи, говорят ей спасибо, а она молча провожает их до дверей. Но не успев отойти далеко от дома, они слышат, как одинокая старуха громко напевает от восторга, запирая дверь.

Парни подходят к дому на выселках, в нем тихо и темно. Сейчас тут все спят, как сурки, нужно по меньшей мере из пушки выстрелить, чтобы их разбудить. Однако парни ступают очень осторожно, не торопятся, на это грязное дело ушел у них целый час: они заклеивали окна бумагой. В этом старинном доме окон мало, и все небольшие, заклеить их дело пустяковое; две рамы в стене, выходящей в сад, и несколько маленьких окошечек, что смотрят в огород. Они не оставили ни одной щелочки, чтобы свет не проник в дом, заклеили каждую дырочку и даже замочную скважину в дверях; закончив работу, они так же тихо ушмыгнули прочь, беззвучно давясь от смеха.

В новогоднюю ночь семья в доме на выселках улеглась спать позднее обычного. Немудрено, что они спали без просыпа до полудня, как и собирались. Но когда в послеобеденное время они один за другим стали просыпаться, вроде бы выспавшись, вокруг было темно, как в могиле, поэтому они не стали вставать, а снова улеглись спать, сильно удивившись, с чего это им было просыпаться среди ночи. Так прошел первый день нового года, к вечеру хозяин опять проснулся, подумал, что вроде бы проспал дольше обычного и пошел к дверям поглядеть, скоро ли начнет светать. Но на дворе-то ведь снова стемнело, кромешный зимний мрак прямо-таки давил на глаза, он решил, что, верно, ошибся, и поплелся назад в спальню. Один из сыновей приотворил дверь боковуши, где стояла его кровать, и спросил, который час. Старик ощупал стрелки часов, было уже семь часов. Зимой в это время было одинаково темно и утром, и вечером.

– Неужто только семь? – посетовал сын. – Я уже выспался. Боюсь, что захворал. Давно уже не сплю, и в животе урчит, будто давно не ел.

– Гм, – утешил его старик, – ложись и не мешай спать другим. Наступит день, так полечим тебя, коли занемог.

С этими словами хозяин снова улегся в кровать. По правде говоря, он тоже проголодался, но, верно, это ему просто показалось. Хозяйка тоже не спала, когда старик вернулся, она зевнула аж с присвистом, но ничего не сказала. Немного погодя в доме все снова уснули.

Случилось так, что в новогоднюю ночь в доме на выселках заночевал странник по прозвищу Телец Громобой . Он и раньше бывал у них, ему нравились старые дома, к тому же хозяин всегда радушно принимал его.

Громобой пришел к ним в новогодний вечер, отужинав и расплатившись песней, он улегся спать на откидной кровати, где ему постелили. Он спал так же крепко, как и все остальные в доме. Когда хозяин встал и нашарил часы, Громобой бормотал что-то невнятное во сне, но когда в доме снова все затихло, он спал уже беззвучно.

Трудно было ждать, чтобы скотина целый день молчала. Но об этом деревенские парни тоже позаботились.