Люди без тел   ::   Воннегут Курт

Потом следовало четко определить разницу между тем, что нужно твоему телу, а что — тебе самому, то есть твоему разуму. А потом, сосредоточившись на собственных потребностях, нужно было начисто отключиться от потребностей своего тела, кроме самых элементарных, — и все, осознав свои права, ваш разум становился самостоятельным.

Именно это и произошло с Коннигсвассером, когда в зоопарке он расстался со своим телом. Разум его продолжал наблюдать за львами, в то время как неуправляемое тело направилось к лагуне.

Когда ваш разум становится достаточно самостоятельным, вы совершаете последний этап разделения — вы ведете тело в одном направлении и вдруг резко уводите ваш разум в противоположном. Стоя на месте, выйти из тела почему-то нельзя — обязательно нужно двигаться.

Первое время мой разум и разум Мадж чувствовали себя без тел как-то неуютно, словно первые морские животные, выбравшиеся на землю миллионы лет тому назад, которые, задыхаясь, извивались и корчились в грязи. Но постепенно мы стали чувствовать себя уверенней — в конце концов разум приспосабливается к новым условиям гораздо быстрее тела.

У нас с Мадж было достаточно оснований для того, чтобы рискнуть выйти из тел. Конечно, у всех, кто пошел на это в числе первых, оснований было достаточно. Тело Мадж все время болело и вряд ли протянуло бы долго. А уж если она отправится в мир иной, то и мне здесь особого интереса болтаться нет. Поэтому мы взялись за книжку Коннигсвассера и попробовали вытащить Мадж из ее тела, пока оно не умерло. Мне, само собой, пришлось попробовать вместе с Мадж — не оставаться же одному.

Вот поэтому-то мы и маршируем каждый год на параде Пионеров. Этой чести, удостоен не каждый — только первые пять тысяч из тех, кто стал амфибиями. Мы были подопытными кроликами, терять нам было нечего, и мы доказали всем, как приятно и безопасно жить одним разумом — уж по крайней мере в тысячу раз безопаснее, чем в теле, которое, только и гляди, подстроит тебе не одну, так другую гадость.

Одним словом, постепенно у многих появились основания попробовать. Мы стали исчисляться миллионами, и даже перевалили за миллиард, невидимые, бесплотные, неуязвимые и — черт подери! — принадлежащие самим себе, абсолютно независимые и не знающие страха.

Если не входить в тела, наше Общество амфибий-пионеров может уместиться на булавочной головке. Но для парада Пионеров мы все берем тела, а это значит, что нам нужно пятнадцать тысяч квадратных метров площади, а также около трех тонн пищи, которую нужно заглотить, иначе маршировать энергии не хватит. Кроме того, многие обязательно подхватят простуду или еще чего похуже; испортят себе настроение, потому что на пятку чьего-то тела обязательно наступит нога чьего-то другого тела; будут терзаться от зависти, потому что чьи-то тела будут возглавлять парад, а чьи-то будут маршировать в шеренгах, — о господи, столько неприятностей, что и не перечтешь!

Лично я от наших парадов не в восторге. Видите ли, когда мы все собираемся вместе в телах, в нас пробуждается все худшее, независимо от наших разумов. Взять, к примеру, прошлогодний парад. Жарища стояла такая — хоть умри. Ясное дело, никому не понравится торчать несколько часов в потных, душных телах — все стали нервничать.

А когда люди нервничают, тут-то сыр-бор и разгорается. Командующий парадом заявил, что, если мое тело еще раз собьется с ноги, он ему своим телом переломает все ребра. У него, поскольку он был в этот год командующим, тело было самое лучшее, кроме, конечно, ковбоя Коннигсвассера, но я все равно сказал ему, чтобы он заткнул свою поганую глотку. Командующий кинулся на меня, но я бросил свое тело прямо в шеренге и даже не стал задерживаться и смотреть, что он с ним сделает. Потом ему самому пришлось тащить мое тело в хранилище.