Люди на болоте (Полесская хроника - 1)   ::   Мележ Иван

"Что - всё?" - теряла, старалась она снова уловить смысл этого "всё"

и часто не могла вернуть хоть какую-то ясность голове, которая, полна была неподатливым, тяжелым туманом.

"Все равно. Рано или поздно... Никто не минует... Привыкну как-нибудь... Все привыкают, и я - тоже..." - прорывались порою в голове тяжелые, тягучие мысли, потом снова все пропадало в тумане и отупении.

Во дворе то одна, то другая, то обе сразу, звеня цепями, лаяли, выли собаки. Одна - басовито, степенно, вторая - подетски, визгливо, очень злобно, захлебываясь. Ночные сторожа не спали, охраняли Глушаково добро, их лай переплетался с храпом рядом, с храпением за стеной, с мерным тиканьем ходиков - звуками, которые все время напоминали, что она в чужом доме, в чужой жизни.

"Привыкну, привыкну... Все привыкают, и я - как все..."

На третий день, когда свадебная суета утихла, свекровь разбудила ее еще на рассвете и сказала:

- Ну вот, погостили, погуляли. Хватит отлеживаться.

Надо свиней кормить!

Ганна слова не сказала, вскочила, стала быстро одеваться.

В конце этой недели куреневцы и олешниковцы, возводившие греблю, наконец сошлись. Гребля была закончена.

Ровная, серая, а там, где только что кончили, желтая от свежего песка, пролегла она по болоту, от низкого куреневского берега до широкого откоса перед Олешниками, как свидетельство человеческой силы. Она уже нигде не прерывалась ржавой болотной хлябью, топь мокла только по сторонам отступила перед греблей, перед человеческой волей.

Мужики из обеих деревень, сойдясь, удовлетворенно покурили, погомонили, разошлись каждый своей дорогой. Через день, в воскресенье, на откосе перед Олешниками собрались на митинг. Народу стеклось столько, сколько не бывало и на юровичской площади в базарные дни. Пришли не только из Куреней и Олешников, но также из Глинищ, из Мокути, из других деревень. Из Юровичей на тачанке приехали на праздник Апейка и двое рабочих.

Среди толпы там и тут алели флаги. Играли две гармошки, басовито гремел большой бубен. Люди говорили, пели, шутили - людям было весело. В этой толпе, может, одного Василя грызла тоска; растревоженный общим весельем, словно сам не свой, сновал он среди людей, невольно желая увидеть Ганну. Странное чувство владело им - и будто хотел увидеть ее и не хотел, злился, боялся. Знал, что все кончено с ней, а душа все тревожилась, как бы еще надеялась на что-то.

Вместо Ганны он увидел Евхима. Лучше бы не приходил сюда Василь. Сердце защемило, когда увидел Корча: стоял Евхим с глупым Ларивоном веселый, хохотал, весь светился счастьем. Даже лакированный черный козырек, сдвинутый набок, счастливо сиял... В таком состоянии Василь плохо слышал, что говорил Дубодел, первый влезший на телегу, служившую трибуной. Стал слушать только тогда, когда на нее поднялся Апейка.

- Дядьки и тетки, хлопцы и девки! Дорогие наши товарищи! Мы сегодня собрались все тут, возле гребли, как на праздник... И действительно разве это не праздник: вот лежит она, ровная, сухая, новая гребля - в дождь, в слякоть, зимой и весной поезжайте по ней на телегах, идите пешком...

Идите, - не только не будете увязать в болоте по пояс, но и ног не замочите... Не только мужчина - дитя теперь может пройти через болото в любую пору!.. Можно ходить в школу, можно ездить на ярмарку, можно ходить в гости один к другому, было бы желанье!.. Большая радость - гребля! И все мы, вся волость, радуемся вместе с вами и поздравляем вас! - Апейка переждал гул одобрения. - Гребля эта связывает Курени, которые по полгода, можно сказать, были отрезаны от других деревень, с Олешниками, с Юровичами, со всем светом. Теперь Курени будут всегда, как бы вам сказать, в общей нашей семье... Но и для Олешников гребля не пустое дело. Я не говорю, что теперь дорога в лес, на луга стала им ближе!..