Люди на болоте (Полесская хроника - 1)   ::   Мележ Иван

Но в тот момент, когда Василь был переполнен сладостью мести, старый, сильно потертый хомут вдруг разошелся, оглобля стала бить Гуза по ногам. Встревоженный Василь соскочил с телеги. Ничего страшного не произошло просто порвалась супонь.

Василь быстро связал порванные концы, но когда попробовал, потянув изо всех сил, прочно ли завязан узел, тот опять разошелся. Пришлось снова связывать. Когда порозовевший от натуги Василь стягивал супонь на хомуте, рядом заскрипела подвода дядьки Тимоха.

- Что такое?

- Супонь... з-зараза...

Ганна весело сверкнула глазами - Он... супонь дома забыл!

Василь от такого оскорбления даже перестал хомут стягивать. Подвода дядьки Тимоха с улыбающейся Ганной проехала мимо Василя и стала постепенно отдаляться.

- Ну, ты знаешь!.. - Василь не находил слов. - В чужое просо не суй носа!..

Он сказал эти слова тихо, скорее для матери и себя, чтобы успокоиться. И вообще, разве хорошо было бы, если бы он, пусть еще и молодой человек, но все же мужчина и хозяин, старший в семье, связался с какой-то девчонкой? Но ни слова, ни мысли эти не вернули ему покоя и равновесия.

Василь ехал теперь мрачный, углубленный в свои мысли.

Он вообще был склонен к раздумьям, не очень любил раскрывать свою душу, особенно если в ней бродили мысли невеселые и недобрые. Покачиваясь, горбясь, хмуря еще детский лоб, он невольно припоминал, где и когда Ганна говорила что-нибудь обидное, думал, как отплатить ей. В эти мысли вскоре вплелись другие - сначала про старую, истлевшую в земле супонь, старый хомут, потом про беднягу Гуза, которого когда-то бросили балаховцы, не видя от него никакой пользы. И в самом деле, конь тогда был при последнем издыхании, и не было уверенности, что он встанет на ноги. Сколько с ним нагоревались, чтобы поднять его. Он встал, но как неуверенно ходят по земле его слабые ноги.

А какая польза от коня, у которого нет силы.

Если бы у Василя был хотя бы такой конь, как у Чернушки. Тоже не бог весть что, не под стать тому, которого привел старый Корч с мозырского базара зимой, а все же конь как конь. Основа хозяйства.

Дорога начала снижаться, сыпучий песок сменился мягким, податливым заболоченным грунтом, на котором прорезывались две черные влажные колеи. В колеях белели ободранные жилы корневищ, было много ям, и телега почти все время подскакивала, ее сильно бросало из стороны в сторону. Деревья местами стояли у самой колеи, и мать, из осторожности, подобрала ноги. Василь же сидел по-прежнему, лишь время от времени, будто играя, перебрасывал ноги на грядку.

Доставалось не только ногам, но и рукам: вокруг тучами звенели надоедливые комары, почти непрерывно приходилось отмахиваться от них, бить. Мать закрыла платком чуть не все лицо, поджала ноги, но спасенья не было. Комары жалили через одежду, залезали в рукава, за ворот.

Гуз отбивался от комаров хвостом, тряс головой, не выдержал - побежал легкой рысцой. Но это не помогло, и он снова пошел шагом, махал хвостом, гривой, стриг ушами...

Лес тут был совсем не такой, как на песчанике. Высокие, с черными, будто обожженными, стволами, с узорчато источенной корой, старые ольхи тонули снизу в густом болотном разнотравье, в молодой лиственной поросли, в гнилом, скользком хворосте. Ольшаник часто перемежался лозняком, росшим густыми, дружными купами, поднимавшим в лесном сумраке сизые чубы переплетенных ветвей.

В лесу буйствовала злая, жгучая крапива, заросли которой местами поднимались в рост человека. "Гляди ты, сколько выперло ее, этой паскуды! - невольно подумалось Василю. - И какая - как конопля!.."

Из-за поворота он снова увидел впереди Чернушкову подводу, белый платочек Ганны, и мысли его вернулись к девушке: "Я этого тебе не забуду! Посмотришь!"

2

Когда Василь подъехал к лугу, Чернушка уже выводил из оглобель коня.