Лошадиные романы   ::   Ненонен Пяйви

Читать мы еще не умели, так что тексты над и под картинками наше воображение не сковывали. Ни о каком толковом сюжете не могло быть и речи. В наших рассказах маленькая девочка альтер эго автора - отправлялась в лес и попадала в "Зайчиковую страну" (наша доморощенная модель Зоорландии). А там уже происходило много приятных вещей. Было полно цветов, земляники, черники, трав и деревьев. Дети в красивых платьицах или в коротких штанишках бегали то под деревьями, то по песчаному пляжу, купались в голубых теплых волнах, играли, собирали ягоды, а то просто спали в красивой колыбели или улыбались, демонстрируя разные степени зубастости. А зайчиков на картинках не было. Они были чистой выдумкой.

Когда все возможности розовой книжки были нами исчерпаны, мы стали сами рисовать картинки на тему "Зайчиковой страны". По какой-то странной логике зайчики и в наших рисунках оставались невидимками, хотя в самом повествовании присутствовали, назывались по именам и все как полагается. Имена были на заячьем языке, и я их, разумеется, забыла, как и весь этот язык.

Мне самой до сих пор непонятно, почему мы не рисовали этих коренных обитателей "Зайчиковой страны". Мне хотелось бы думать, что мы таким образом берегли эту свою страну от самовольного вторжения взрослых, не хотели указывать им путь, оставлять, так сказать, дорожных знаков, которые они могли бы понять, глядя на наши рисунки. Может быть, эту меру предосторожности подсказали нам сами зайчики.

Как бы там ни было, со временем наши рисуночные сочинения перешли из "Зайчиковой страны" в наш обычный мир. Мы стали рисовать походы в гости к подруге, поездки с родителями в город за покупками (дальше следуют подробное описание игрушечного отдела большого супермаркета и сцена с выбором мороженого в кафе). Наступила эпоха строгого реализма. "Зайчиковая страна" cкрылась от нас. Мы стали для нее слишком большими. Сари жалко; она потеряла эту страну рано. Она ее даже толком не помнит. А ведь могла бы побывать там и без меня, ее-то возраст был еще вполне заячьим. Но в то время я была для нее безусловный лидер и она предпочитала всегда следовать за мной.

Когда же наши сочинения стали принимать письменную форму?

Это случилось после того, как в нашу жизнь прискакали лошади и приволокли с собой целый поток соответствующей литературы. Тогда мы и стали писать "романы". Процесс происходил под звуки любимой нами тогда итальянской эстрадной музыки. Я сидела перед экраном - увеличителем для слабовидящих, Сари - на полу. Потом делали перерыв и читали друг другу свои труды. По неписаному закону ругать произведение сестры не полагалось. Можно было только хвалить или слабо критиковать второстепенные детали. И это при том, что во всем остальном мы не щадили друг друга. А тут вдруг картина полной политкорректности налицо. Ерзали, ерзали, подавляли зевоту, но что-нибудь да придумывали хвалебное. И верили. А зря! Может быть, жестокая критика сыграла бы свою живительную роль в нашем писательстве. А может, и нет.

Писали мы по-разному. Для Сари главным было описание обстановки, для меня - сюжет. Стискивая зубы, подталкивала вперед старый, уже опостылевший сюжет сквозь кляксы, помарки и перечеркивания, стремилась поскорее привести его к логическому концу, чтобы начать с чистой совестью новую книгу. Сари себя этим не утруждала: безмятежно начинала каждый раз с начала. Ее романы были в самом прямом смысле слова однодневками. Каждый раз она придумывала новых героинь, давала им имена (обычно английские, в отличие от меня, предпочитавшей имена отечественные), решала, сколько в семье сестер (обычно четыре, опять-таки в отличие от меня, которая любила одиночек), описывала тщательно дом и сад, конюшню и, конечно, лошадей.