Матадор   ::   Мело Патрисия

Он работал в зоомагазине; продавать кроликов, белых мышей и попугайчиков, по-моему, нормальное занятие. Семечки для канареек, корм, клетки. Я ни разу не заметил в Эзекиеле чего-нибудь странного. В магазин он приходил рано, работал, возвращался домой, смотрел телевизор, подметал дворик. Я никогда не видел, чтобы он пил, курил или флиртовал с женщинами. Он не играл в футбол, не играл в бильярд, в карты, не бывал на дискотеках по воскресеньям, даже в церковь не ходил. Сидел дома вместе с мамой, работящей и доброй женщиной. Абсолютно нормальный человек, но вот взгляд… Он глядел на все и одновременно ни на что, как эти мошенники, изображающие слепых на площади перед кафедральным собором. Бог его знает, может, он и изнасиловал кучу женщин, могло быть. Люди говорят, что да. Что он изнасиловал белокурую девушку. Порядочную женщину. Продавщицу попкорна. Какую-то бомжиху. Ну и что? Я-то тут при чем? Пусть Эзекиел себе трахает, кого хочет, это не мое дело. Ненависти во мне не было. Доктор Карвалью хотел, чтобы я возненавидел Эзекиела, но я не мог, сердце мое оставалось бесстрастным.

Каждый, кто жил в нашем районе, сообщал мне какой-нибудь новый мерзостный факт, который я должен был проглотить. Как Эзекиел нападал на женщин сзади, держа их за запястья и заставляя изображать кобылиц, как втыкал в их тела перочинные ножи, как избивал их, как плевал им во влагалище, я слушал, проглатывал, но ничего не чувствовал. Когда доктор Карвалью спросил меня, какие новости, я совершенно бесстрастно ответил ему, что все готово, осталось только купить пистолет. Доктор Карвалью дал мне денег, купи все, что тебе нужно, и покончим с этим как можно быстрее.

Доктор Карвалью не был моим шефом, но я считал себя обязанным подчиниться, потому что он оказался порядочным человеком и выполнил свою часть договора, запломбировал мои гнилые зубы.

Я вошел в дом и услышал голос Эрики, доносившийся со двора. Она сидела на пороге и кормила поросенка хлебным мякишем. Он голоден, сказала она. Эрика запускала руки Горбе между складками жира, словно обнимая его. Я зашел на кухню взять воду из холодильника. Эрика пошла за мной, села на стол и начала болтать ногами. Красивые ноги. И руки красивые.

Зачем ты убил Суэла?

Я сделал вид, что не слышу, и пошел в туалет. Только я расстегнул молнию, как Эрика толкнула дверь и встала, облокотясь о дверной косяк; я рассвирепел. Выйди отсюда! А я не смотрю, сказала она. Мне плевать, смотришь ты или нет, закрой дверь, я сказал! Дверь закрылась, я закончил свои дела, вышел, она стоит у меня на дороге. Суэл ничего тебе не сделал. Зачем ты убил его? Значит так, сказал я, ты можешь жить здесь, можешь спать в моей постели, можешь есть мою еду, носить мою одежду, брать мок деньги, но не лезь ко мне в душу, поняла?! Ничего особенного в моих словах не было. Мы глядели Друг на друга, потом она оттолкнула меня и ушла в комнату, громко хлопнув дверью.

Не хлопай дверью, заорал я.

Мне захотелось вломиться в комнату вслед за ней, встряхнуть ее за плечи и сказать: не хлопай дверью, сучка недоразвитая. Никогда не хлопай дверью в моем доме, ясно?!

Через десять минут на остановке автобуса я увидел, как Эрика, словно молодая козочка, бежит в мою сторону. Постой, крикнула она, я не обернулся и вошел в отходивший уже автобус, она все равно не успеет. Я заплатил за проезд и сел рядом с водителем, в следующую секунду она плюхнулась на соседнее сиденье. Заплати ему, сказала она. Кому? Кондуктору. Я встал, купил ей билет, вернулся на свое место. На ней была свободная футболка в каких-то розовых цветочках, под которой угадывалась маленькая грудь. Я понял, что нижнего белья на ней нет. Я чувствовал ее запах, ее дыхание, видел ее длинные пальцы, форму ногтей, ее бедра; мне стало неловко. Эрике всего пятнадцать лет, и она уже вдова, я не хочу, чтобы у нас с ней что-нибудь было.