Меч на закате   ::   Сатклифф Розмэри

— Я знаю, — ответил я, и мы посмотрели друг на друга сквозь слабую струйку дыма и золотистое сияние, которое поднималось над жаровней и высвечивало между бровями Амброзия старое клеймо Митры, почти неразличимое днем.

— Некоторое время назад ты говорил о себе как о сыне, начинающем самостоятельную жизнь, — сказал он наконец. — Да будет так; ты — единственный сын, которого я когда-либо имел или буду иметь, и да сохранит меня Властелин Света от того, чтобы я отпустил тебя в мир с пустыми руками. Никто из нас в эти дни не может считаться богачом, да и крепость за гроши не построишь, иначе ты получил бы больше. Я дам тебе средства на покупку еще десяти лошадей.

И тут же, прежде, чем я успел поблагодарить его, он с присущей ему сдержанной стремительностью поднялся на ноги и повернулся прочь со словами:

— Еще огня, Медвежонок, свечи там, у твоего локтя.

И пока я зажигал от жаровни прутик и подносил его к толстым восковым свечам на письменном столе, Амброзий подошел к большому сундуку, стоящему у дальней стены, нагнулся и откинул крышку. Пламя свечей опало, а потом взметнулось язычками в форме листьев лавра, окаймленных золотом и с безупречной лазурью небесного зенита в центре; и комната, тонувшая прежде в тенях, ожила — ожили настенные фрески с изображением бычьих голов, ожили папирусы драгоценной библиотеки Амброзия, торцы которых образовывали на полках неясный узор из перемежающихся черных и золотых ромбов; и буря и темнота ночи словно немного отступили.

Амброзий вынул из сундука что-то длинное и узкое и теперь отворачивал складки промасленного полотна, окутывавшие загадочный предмет.

— Опять же некоторое время назад, — заговорил он, — ты просил меня вручить тебе деревянный меч. Пусть это послужит вместо него — дай мне взамен свой.

И он повернулся и вложил мне в руки клинок. Это был длинный кавалерийский палаш, в точности похожий на тот, что я носил с тех пор, как стал мужчиной; не совсем понимая, что я должен сделать, я вытащил его из черных ножен волчьей кожи, и по клинку, точно вода, растекся свет. Это было превосходное оружие, великолепно сбалансированное, так что, когда я рассек им воздух, оно поднялось вместе с моей ладонью словно само по себе; но таким же был и мой собственный клинок. Потом я сделал открытие:

— Амброзий, это же твой меч!

Думаю, он заметил мое изумление, потому что, снова усаживаясь в свое кресло у огня, он слегка усмехался.

— Да, это мой меч. Но не только мой меч. Взгляни на головку Эфеса.

Эфес был бронзовым, с искусной инкрустацией серебром по бокам и рукоятью, перевитой серебряными нитями; а потом я повернул меч острием вниз, и увидел, что в головку вставлен огромный квадратный аметист. Его цвет был таким темным, что очень напоминал императорский пурпур, и когда эфес шевельнулся в моих руках, свет свечей внезапно сконцентрировался внутри камня, и далеко внизу, в его прозрачной глубине, на мгновение вспыхнула сверкающая фиолетовая искра — словно крошечная жаркая струя пламени. А над ней на фоне бледного сияния поверхности я увидел четкий контур императорского орла, глубоко вырезанного в камне и сжимающего в когтях двойное "М"; и, поворачивая меч, чтобы свет попал на идущие по кругу буквы, прочитал надпись, единственное слово: ИМПЕРАТОР.

— Ты помнишь этот аметист? — спросил Амброзий.

— Да, ты как-то показывал мне его; это печать Максима.

Она всегда хранилась в Динас Фараоне, в родовом поместье лордов Арфона, и таким образом избежала наступления прилива, который столько всего унес прочь.

— Но тогда она не была вставлена в меч.

— Нет, я вставил ее в оправу для тебя, и меч показался мне наиболее подходящей оправой.