Мендель Маранц   ::   Фридман Давид

Мендель повернул голову в ее сторону. Отдышавшись, он сказал:

— Йод.

— Какой йод? Зачем йод? — спросила она. Все еще крича на него, она начинала беспокоится.

— Небольшая царапина, — пояснил он, не двигаясь с места. — Палец как-то попал в мясорубку.

— Ой! Какой ты, Мендель, неловкий! А что это за тряпки и вода на полу?

— Хочу приложить компресс к ноге. Я поскользнулся, и на меня упала газовая плитка. Вывихнул ногу. Суп был очень хороший, но горячий. Может быть, у тебя есть что-нибудь от ожогов?

Зельда еще больше забеспокоилась.

— Чего же ты лезешь на стенку? Ложись в постель. На тебе лица нет.

Она тяжело вздохнула и покачала головой.

— Ничего не поделаешь, ведь он — мужчина, — рассуждала она. — Чего можно ожидать от него?

Она продолжала ворчать, но уже нежно ухаживала за ним.

— Как же так? Изобретатель, а не знаешь, как зажечь газовую плиту. Человек, который не может помочь сам себе, никому не поможет.

Помолчав, она добавила:

— Может быть, мне лучше оставаться дома?

— Может быть, — пробормотал он.

Зельда не знала, что сказать дальше.

— А что будет, если я останусь дома? — спросила она.

— Будет лучше.

— Это я знаю. Ну а ты?

— Я поправлюсь.

— И?…

Она ожидала, что он не только поправится, но и исправится.

— Если я поправлюсь, я буду здоров. Что такое здоровье? Сад. Что такое болезнь? Могила. Что такое хорошая жена? Садовник. Что такое плохая жена? Могильщик.

— Он никогда не исправится, — подумала она, махнув рукой. Наконец она решила:

— Не так все это страшно. Он от этого не умрет, а мы будем живы. Он будет привыкать к работе, а я буду кормить семью. И опыт продолжался.

Этот опыт тяжело сказывался на Менделе, еще тяже лее на Сарре и тяжелее всего на Зельде. Но время умерило протесты Менделя и улучшило его работу. Зельда была удивлена, видя, что он меняется и привыкает к новым условиям. Это почти пугало ее. На самом деле она не имела в виду, чтобы этот радикальный опыт был продолжительным. Она думала, что Мендель, день ото дня будет протестовать все больше и больше, пока не скажет: — Мне надоело это рабство. Я лучше согласен работать.

Но вместо этого, он, казалось, полюбил работу по хозяйству. Зельде все меньше и меньше приходилось работать, когда она возвращалась домой. Правда, его работа была груба и неряшлива. Он чистил посуду щеткой, а потом уже мыл ее. Заметал сор под стол. Варил суп в кофейнике, вытирал пол какой-нибудь юбкой или кофтой.

Но, по мере улучшения работы Менделя, Зельда становилась все более и более удрученной. Иногда ей было прямо-таки завидно.

— Вор! — хотелось закричать ей. — Уходи из моей кухни! Давай сюда мой фартук и больше не подходи к моей работе!

Ибо она теперь была не больше, как жильцом в, доме, которого терпят лишь потому, что он исправно платит за стол и квартиру. Детей она видела только по вечерам, причем они так пристально смотрели на мать, словно не узнавали ее.

За столом дети обращались только к отцу.

— Папа, Сэмми взял мою ложку!

— А ты возьми его, — наставлял Мендель.

— Папа, я хочу мяса.

— Бери мое.

— Па, Лена стащила мой хлеб.

— Стащи у нее.

—  Суп горячий не могу кушать, — жаловался Джекки , показывая отцу обожженный язык.

— Подлей воды из-под крана, — советовал отец. Зельда сидела за столом, как чужая. Дети не обращали на нее никакого внимания. Она попыталась вмешаться.

— Не лей воды в суп, Джекки. Лучше подуй на него.

Но мальчик сполз со стула, не обращая внимания на мать, вылез из-за стола и вскоре вернулся, весело неся чашку холодной воды.

Ее материнский инстинкт запротестовал.

— Не надо! — крикнула она, когда он поднес чашку к тарелке с гороховым супом.

Но мальчик, взглянув на отца, смело вылил воду в суп.

Зельда ударила его по руке.