Местечко, которое называется Кидберг   ::   Кортасар Хулио

Вот со-плюха, ахает про себя Марсело, и по-прежнему щекотно тянет внизу (аспирин пусть примет перед кофе, так лучше), но все этот словесный мусор, «малышка», «мыслимо ли разъезжать вот так одной?», за супом она рассмеялась: молодежь, ходячие трупы, как в этом ужастике Ромеро. И вкусный гуляш, и тепло, и веселый смех Лины, и вино – от всего этого в животе вместо щекотного покалывания нарастает ощущение, похожее на радостный покой, да пусть себе несет свою чепуху, пусть толкует о своих взглядах на мир, которыми он и сам забивал себе когда-то голову, а впрочем, стоит ли вспоминать – забылось, пусть смотрит на него из-под занавеса-челочки, вдруг задумчивая, озабоченная и следом – та-ра-ра, Шепп, как тут хорошо, знаешь, на мне уже все высохло, а под Авиньоном я целых пять часов прождала попутную машину, ветрище жуткий, крыши срывало с домов, на моих глазах, веришь – не веришь, птица разбилась о дерево и упала, как тряпочная, перец, пожалуйста!

Значит ты, (уносят пустое блюдо) думаешь вот таким манером попасть в Данию, а хоть какие-то деньги у тебя есть? конечно, поеду, доберусь, а ты разве не любишь салата? Тогда подвинь его мне, – ем, не наемся. Она забавно наворачивает на вилку листья и жует старательно вместе с темой Шеппа, а временами – пф! – лопается маленький серебристый пузырек в уголке влажного рта, очень красивый рот, твердо очерченный, такой как надо, прямо с картин мастеров Возрождения, прошлая осень с Марлен во Флоренции, вспомни эти рты, которые так любили рисовать гениальные мужеложцы, рты с чувственным изломом, загадочные и так далее, надо же, как ударил в голову этот рислинг семьдесят четвертого года под звуки голоса Лины, а медвежонок говорит и говорит, уплетая с аппетитом все, что на столе, и Шепп, непостижимо, как я окончила философский в Сантьяго, мне еще читать – не перечитать, вот теперь и возьмусь за книги. Ишь ты, бедная зверюшка, столько радости от салата и Спинозы, которого собралась поглотить за шесть месяцев вместе с Алленом Гинсбергом [5] и Арчи Шеппом; интересно, что она еще успеет выложить из этой модной муры, пока принесут кофе, (не забыть про аспирин, вот соплюха, еще, не приведи Бог, разболеется, дождь всю перещупал там, у леса). А меж тем с последними кусочками гуляша и неизменным Арчи Шеппом что-то понемногу сдвигалось, какой-то новый поворот, слова вроде те же, Спиноза, Копенгаген, но – все иначе. Лина, которая ломает хлеб, пьет вино, смотрит довольными глазами, она далеко и близко, что-то в ней переменилось в эти ночные часы, хотя слова «далеко» и «близко» – ничего не проясняют, тут – другое, тут – театр, будто Лина показывает ему вовсе не себя, тогда что же, ну скажи, скажи?

Два тоненьких кусочка швейцарского сыра, почему ты не ешь, Марсело, такая вкуснятина, по-моему ты вообще ничего не ешь, надо же, такой солидный, настоящий сеньор, правда? И все куришь-ишь-ишь. Ишь! Даже не притронулся, может еще немного вина, ну немного, неужели нет, с таким обалденным сыром, не оставляй этот кусочек, запей вином.