Минерва   ::   Манн Генрих

Покажите мне нагого мальчика, ловящего мяч, нагого фокусника, стоящего на руках, нагую женщину на спине этого грязного кентавра… Все это, да и не только это, я разыскал в самых пыльных углах, под мостами, в шестых этажах и под землей. Поразительное уменье делать находки, совершенно верно, мой милый. У меня нюх, как у прокурора на моей родине или у консисторского советника. От меня нагота не укроется! Я бросаюсь на нее, стиснув зубы. Вы, дрожайший Якобус, любите наготу, но вы не откроете и половины тех нагих тел, которые лезут мне на глаза, потому что я ненавижу их.

Фон Зибелинд произнес все это, гнусавя, тоном раздражительного и мужественного человека. Он делал свои признания допустимыми, придавая им оттенок светской иронии. Якобус засмеялся.

— Вы великолепны и очень полезны.

Группы любопытных толкали их то туда, то сюда. Наконец, лавируя среди толпы, они достигли первых ступенек, ведших вниз на площадку, где лестница раздваивалась. Она отлого и спокойно спускалась вниз двумя величественными каменными потоками в пышном одеянии ковров, сдавленная с обеих сторон широкими перилами. Они остановились, по обе стороны герцогини, на широком балконе, который господствовал над высокой галереей, между сверкающими малахитовыми колоннами, мощно покоившимися на мраморных спинах больших львов.

Вверх и вниз двигалась толпа, и вместе с ней, вдоль перил, в глубину галереи спускались бронзовые статуи. Хоровод их проходил посредине огромной передней и доходил до самых ворот, у которых стояла Проперция. Она была в красном плаще, и ее творения протягивали к ней руки.

Она не отвечала на их приветствия. Ее взгляд, медленный и чуждый, обводил толпу людей. Они с любопытным шепотом окружали ее, но не смели приблизиться из почтения. Герцогиня видела это сверху; она сказала себе, что Проперция борется со страхом перед одинокой жизнью. «Мортейль женится, и она приехала, чтобы упиться своим горем».

Она кивнула художнице, которая не заметила этого, и пошла ей навстречу. Остальные остались сзади. Граф Долан поднялся на цыпочки и захлопал в ладоши. Он крикнул через перила необычайно низким и звучным голосом:

— Синьора Проперция, садитесь рядом с дамой в белом бархате, восседающей у моря под золотым балдахином. Негры-невольники воздадут почести и вам, синьора Проперция.

Гостья подняла свой печальный взор к пылающим далям, где в благоухании весенних ландшафтов свершались благоговейные венчания на царство, где происходили торжественные празднества. Там, на белых террасах, под вздувающимися парчовыми палатками суровые, темные воины нежно поднимали над миром златокудрую королеву, которая царила только потому, что была прекрасна. За этой случайной толпой людей и смешивая с ней, галерею оживляла другая толпа: нарисованная толпа великолепных и благородных любителей веселья, в колоннадах, на опоясанных статуями зубцах дворцов, на балконах воздушных колоколен — купающаяся в синеве и залитая потоками света. Перед глазами Проперции празднества продолжались бесконечно, уходя в свободный мир радости. Радостные голоса, носившиеся по всему дому, счастливые жесты, украшавшие его, принадлежали этим нарисованным. Своими светлыми одеждами, спокойными лицами и сильными поступками они опьяняли гостей. Все лица сияли отражением их жизненной полноты. Проперция смотрела на них с тупой завистью. «Я никогда не была как вы», — думала она. «Но во что превратилась я теперь!»

Долан опять крикнул сверху:

— Синьора Проперция, возьмите руку того худощавого пажа и дайте отвести себя к герою; он смотрит со своего пьедестала на вас, он знает вас, синьора Проперция!

Сансоне Асси опирался ногой на искусно отлитую пушку, за которую продал французскому королю город Бергамо. Его статуя возвышалась у берега, и морские боги приплыли на дельфинах, чтобы полюбоваться им. Полнотелые гении льстиво увивались вокруг него, нимфы, целовали его пьедестал, а Слава, надув щеки, трубила в рог.