Мэлон умирает   ::   Беккет Сэмюэль

Не вызывает сомнения, что я шел, я ходил всю жизнь, не считая первых нескольких месяцев и того времени, что я здесь. Но на исходе дня я не знал, где нахожусь, и о чем думаю - тоже не знал. Как же в таком случае можно ожидать, чтобы я вспомнил, и чем бы я мог вспомнить? Я помню настроение. Дни моей молодости были более разнообразными, такими они мне сейчас вспоминаются, урывками. В то время я видел все вокруг себя как-то неотчетливо. Я жил тогда как во сне, но глаза мои были открыты. Потеря сознания не являлась для меня большой потерей. А может быть, меня оглушили ударом, по голове, возможно, в лесу, да, когда я заговорил о лесе, я смутно припоминаю лес. Все это принадлежит прошлому. Сейчас я должен установить настоящее, прежде чем мне отплатят. Это обычная комната. В комнатах я разбираюсь плохо, но комната, в которой я нахожусь, кажется мне совершенно обычной. По правде говоря, если бы я не чувствовал себя умирающим, я мог бы с таким же успехом считать, что я уже умер и искупаю грехи или даже попал в небесные чертоги. Но я ведь чувствую, как бежит время, что было бы исключено, окажись я в раю или в аду. Не в могиле, ощущение, что я не в могиле, было у меня сильнее полгода тому назад. Если бы когда-нибудь мне предсказали, что наступит день и я почувствую, что живу, как чувствую это сейчас, я бы рассмеялся. Смех мой не заметили бы, но я-то бы знал, что смеюсь. Я хорошо помню их, эти последние несколько дней, они оставили о себе больше воспоминаний, чем предшествовавшие им тридцать с чем-то тысяч. Обратное было бы не так удивительно. Когда я проведу инвентаризацию, если смерть моя к тому времени не будет готова, я напишу воспоминания. Ха-ха, я пошутил. Не имеет значения. Существует буфет, в который я никогда не заглядывал. В одном из его углов лежит мое имущество, небольшой кучкой. Длинной палкой я могу пошевелить его, подтащить к себе, отодвинуть. Моя кровать стоит у самого окна. Большую часть времени я лежу, повернувшись к нему лицом. Я вижу крыши и небо, вижу кусочек улицы, если вытягиваю шею. Ни холмов, ни полей я не вижу. И все же они недалеко. Разве недалеко? Не знаю. Моря я тоже не вижу, но, когда начинается прилив, я его слышу. На противоположной стороне улицы я вижу дом, и то. что происходит в одной из комнат этого дома, тоже вижу. Странные вещи иногда там происходят, я вижу там удивительных людей. Возможно, они ненормальные. Они, должно быть, видят меня тоже, мою большую голову со всклокоченными волосами, торчащую за стеклом. У меня в жизни не было так много волос, как сейчас, и таких длинных, я заявляю это, не опасаясь противоречия. Но по ночам они меня не видят, я никогда не зажигаю свет. Я изучил немного звезды за то время, что нахожусь здесь, но прочесть по ним свою жизнь не умею. Однажды ночью, когда я не отрываясь смотрел на них, я внезапно обнаружил себя в Лондоне. Разве возможно, чтобы я добрался до Лондона? И какое имеют отношение к этому городу звезды? Что же касается луны, то ее я узнал хорошо, я отлично знаком теперь со всеми изменениями ее орбиты и склонения, мне известны, более или менее, те ночные часы, когда я могу увидеть ее в небе, и те ночи, когда она не появится. Что еще? Облака. Они изменчивы, необычайно изменчивы. И всевозможные птицы. Они прилетают, усаживаются на подоконник, просят пищу. Это трогательно. Барабанят в стекло клювами. Я никогда ничего им не даю. Но они все прилетают и прилетают. Чего они ждут? Птицы эти - не стервятники. Меня не только оставили здесь, но за мной еще и ухаживают! Вот как это теперь делается. Дверь приоткрывается, чья-то рука ставит тарелку на тумбочку, специально для этого предназначенную, убирает тарелку, которую она же подавала вчера, дверь снова закрывается. Это делается изо дня в день, вероятно, в один и тот же час. Когда я чувствую голод, я цепляю тумбочку палкой и подтаскиваю ее к себе.