Мой-мой   ::   Яременко-Толстой Владимир

Бывал он и у Анны Ахматовой, но не имел к ней никаких симпатий, ему было непонятно, почему другие перед ней пресмыкаются. Ее стихи всегда казались ему скучными и неинтересными. Она продолжала жить в каком-то своем времени и ничего не понимала в окружающей ее действительности. Отец считал ее просто раздражительной старушонкой, падкой до лести и подарков. Он и сейчас называет ее "старой гадостной жабой".

Отец мой был близок со многими молодыми поэтами, в том числе и с Иосифом Бродским, с которым дружил Ему-то первому и показал он свое новое стихотворение "Россия". Бродский прочитал его раз, затем еще раз и пришел в неописуемый восторг. Он хохотал, катался по полу, зачитывая вслух особо понравившиеся ему места. Он искренне поздравил отца с рождением "бессмертного шедевра", как он сразу же это творение окрестил, и на радостях они скинулись на бутылку азербайджанского портвейна, которую выпили в комнате Бродского в ажурном доме-прянике Мурузи на углу Литейного проспекта и улицы Пестеля.

Бродский в радостной эйфории бегал по заставленной мебелью комнате, ловко лавируя между предметами быта и предлагая начать распространение текста немедленно, как можно скорей. Отец был польщен такой бурной реакцией друга, он оставил ему рукопись, поскольку сам уже знал стихотворение наизусть, и ушел готовиться к экзамену.

Бродский, быстро переписав несколько копий, сломя голову, бросился по гостям. Стихотворение распространилось по городу с бешеной скоростью, и скоро его знали уже почти все, интересовавшиеся литературой. Его заучивали, пересказывали, переписывали. Вы можете спросить людей того поколения, я это пробовал неоднократно, многие из них помнят этот текст и поныне. Не буду отрицать очевидное, стихотворение и впрямь было весьма едким и наглым. Дабы не быть голословным, приведу его текст полностью:

РОССИЯ

Россия лежала нагая,

И Ленин на ней сидел.

И, ноги ей раздвигая,

Член вставить во чрево хотел.

Россия, Россия, Россия,

И Ленина сморщенный член.

Ты громко пощады просила,

Но Ленина член не тлен.

Хранится он в Мавзолее,

Завернутый в вату и ткань.

Проветрят его к юбилею,

И тихо попросят: – Встань!

Но он уж не встанет, наверное,

Он сморщен и желт, как лист.

И тронет его неуверенно,

Склонясь, молодой журналист.

А вечером, лежа в постели,

Пока не подкрался сон,

Подробно об этом деле

Невесте расскажет он.

Она улыбнется доверчиво,

И спросит с улыбкой, ждя,

Глаза опустив застенчиво:

Мой милый, какой у вождя?

Но он побоится сказать ей,

Что член вождя худ и мал,

Ведь он кандидат в члены партии,

Узнают – будет скандал.

Работы лишится он сразу, Поэтому вдруг говорит:

Таких не видал я ни разу –

Огромный, как сталактит!

Огромный, огромный, огромный!

Таких, может, нет и в ЦК!

Как Ленин – великий и скромный!

А мой не дорос пока!

И свой он засунет отросток

В ее половую щель,

И будет рыдать, как подросток,

Достигший порочную цель.

А где-то в тиши Мавзолея,

Завернута в вату и ткань,

Как светлое завтра белея,

Лежит волосатая дрянь.

Россия лежит нагая,

На ней снова кто-то сидит,

И, ноги ей раздвигая,

Член вставить во чрево хотит.

Россия, Россия, Россия,

И Ленина сморщенный член,

Ты громко пощады просила,

Но Ленина член не тлен!"

О стихотворении "Россия" каким-то образом узнали и в КГБ. Последовавшая реакция была однозначной и незамедлительной. К Бродскому, распространявшему копии, вскоре пришли. Иосиф испугался, и честно все рассказал, отдал рукопись отца. Дело начинало принимать серьезнейший оборот. Последовали допросы. Стали выяснять – кто, как, кому, и в каком количестве распространял, кто как к стихотворению относился.