Мой-мой   ::   Яременко-Толстой Владимир

Пахнет рыбкой-корюшкой, гниющими водорослями, духами, теплоходным дымом, алкоголем и перегаром. Андрей о чем-то говорит мне, и я заставляю себя его слушать.

– Как хорошо, Марко! Но я знаю, что что-то не так. В моей жизни произошла какая-то ошибка. Мне 38 лет, у меня часто болит спина и есть семья, к которой я сильно привязан, а как хочется большего! Хочется оторваться от быта, броситься в беспредел, но я боюсь ранить близких мне людей и поэтому я не бросаюсь. Когда я переехал сюда с юга в середине восьмидесятых, я пил и гулял, плевал на всех и на все. У меня была тогда девушка, которую я легкомысленно бросил однажды осенью, оставив стоять в слезах на Пантелеймоновском мостике. Весной из Фонтанки выловили ее труп.

– Вот она – блядь! – кричит появившийся из-под моста Лешка, волоча за собой упирающуюся Катьку. – Привязалась к какому-то мужику и с ним целовалась.

– Отдайте, пожалуйста, мой пиджак! Там документы и деньги. Я ей его на плечи набросил – холодно, а она в одном платьице здесь бегала, – умоляет семенящий за ними невысокий лысовичок.

Лешка снимает со своей девки чужой пиджак и отдает его дяденьке, набрасывая ей взамен на плечи свою курточку.

– Ты должен поступить так, как ты считаешь нужным, – говорю я

Андрею.

Он кивает и плюет в реку. Из остановившегося возле нас автобуса вываливают засидевшиеся в нем радостные выпускники. Одна девица с длинными светлыми волосами настраивается сфотографировать свою подругу на фоне вздыбившихся фонарных столбов на опрокинутой плоскости моста. -Давайте, я сниму вас вместе, – предлагаю я.

Бегло окинув меня взором, она передает мне в руки свой дешевый фотоаппарат-мыльницу. Я щелкаю, но он не щелкает, кончилась пленка.

– Меня зовут Марко, – говорю я.

– Ты откуда? – спрашивает она.

– Из Италии.

– Ой!

– Давай встретимся завтра?

– Я запишу тебе мой телефон. Есть чем и куда? Нет? Тогда я сейчас, – сломя голову она бежит к автобусу, мелькая белыми ляжками под платьем.

Краем глаза я замечаю, как вырвало Катьку и как Андрей с Лешкой повели ее под руки по направлению к дому. Выпускница, проворно сбегавшая за сумочкой, порывшись, достает оттуда косметический карандашик и клочок бумаги. "Инна" – записывает она.

– Звони, только не днем, а вечером, днем я буду еще отсыпаться.

Найдешь меня по одному из этих двух телефонов – или у мамы, или у бабушки.

– Ладно, до завтра! Мне надо бежать – догонять моих друзей!

Однако, отойдя на несколько шагов, я решаю никого не догонять, а пойти вдоль набережной к дому. На душе у меня смешно и весело. Я – Марко. Как приятно побыть иногда кем-то другим. Завтра я встречусь с длинноволосой выпускницей Инной, чтобы разыграть перед нею прекрасный театр, чтобы пробудить в ней мечтательность и чувственность, а затем соблазнить, растлить, развратить. Кажется, я готов к новому любовному приключению. У меня есть новое имя, остается придумать фамилию.

"Марко, Марко… Марко Поло!" – неожиданно осеняет меня. – "Решено, я назову себя – Марко Поло, и переделаюсь в итальянца! Сегодня у меня получалось неплохо. Я знаю какое-то количество итальянских слов и фраз, и, когда меня несколько раз спрашивали, что значит то, что значит это, я не попал впросак, а отвечал правильно. В Италии я бывал достаточно часто, смогу рассказать много всякий историй. Буду говорить, что учусь здесь в Европейском университете на Гагаринской, пишу диссертацию по политологии. Жизнь прекрасна и в ней всегда есть место для измененной реальности".

Незаметно для себя я дохожу до Потемкинской и останавливаюсь перед пииным домом. Ее машина стоит во дворе. Сегодня 21-ое июня, сегодня она уезжает в отпуск. Окно ее кухни не светится, но мне кажется, что в его темноте я вижу два светящихся желтых треугольничка – зловещий взгляд волков и оборотней, пронизывающий меня насквозь.