Московские вывески   ::   Кржижановский Сигизмунд Доминикович

Таковы:

"СОВЕТСКАЯ ВОДОГРЕЙНЯ № 1" (Хитров рынок) или "ПРОДАЖА ДЛЯ ВСЕХ ГРАЖДАН" - обычная в двадцать первом - двадцать втором годах надпись, еще и по сию пору сохранившаяся, правда, лишь в немногих местах.

По учению Эйнштейна, массе может быть придана скорость, возрастающая за счет самой массы до полного уничтожения таковой. Ускорение, приданное революцией быту, уничтожило самый быт. Слова перестали висеть на неподвижных вывесочных поверхностях над улицами, а задвигались вдоль улиц. Люди, молча шагавшие вдоль тротуаров, вдруг заговорили и вышли за тротуарную черту; вывески, говорившие за людей, вдруг замолчали и отошли за черту, во вчера.

Проезжая в средине семнадцатого года через один захолустный южный городок, я видел, как к аккуратным золотым буквам "КАФЕ МАКС" прикаракулилось сползающими вниз, мелом писанными буквами странное "ИМАЛИСТ" ("МАКС - ИМАЛИСТ").

"Ималист" стал ползать трусливыми мелкобуквенными каракулями с деревянных досочек на куски спрятанной в подворотне и внутри подъездов жести, ютился чернильными разводами на крохотных и диктовых листиках, создавая особый стиль нелегальной вывески, одновременно и зазывающей, и прячущей свой товар. Еще в двадцать первом году, идя вдоль длинного изгиба Долгого переулка, можно было видеть записочки, предлагающие "окрашивать вещи в черный цвет". Имен под записками не было. Адреса часто путаны и смутны. Когда, после периода военного коммунизма, на смену старой экономической практике пришла новая,- и товары, и вещи, и сама жизнь стали возвращаться под свои вывески,- то между вывесками и вещами сразу же обнаружился некий разлад: под надписью "ЖИВЫЕ ЦВЕТЫ" стояли, носками врозь, сапоги и туфли; в Николо-Щиповских переулках под огромными накрепко вросшими в стену буквами "ДОМ ДЕШЕВЫХ КВАРТИР" был устроен арестный дом.

Новый быт, возникая малыми проступями, от дня к дню креп и начинал и здесь, на вывесочном поле, свою упорную борьбу со старым бытом. Старый быт упрямо вылезал из вырытых для него могильных ям и никак не хотел лечь под лопату. На синих прямоугольниках внутри унылого, как крик болотной птицы, созвучия "КУБУ" завелось "Б", робкая вначале монограмма быта. Сквозь грязные еще, штопанные фанерой стекла парикмахерских уже выставились белые квадратики: "ХОЛЯ НОГТЕЙ" и "ГОФРА ВОЛОС", а на одной из витрин, по Кузнецкому переулку, мягкими, опрятно-белыми знаками возникало:

"КАФЕ: (Уют).

Мягкие гнутости скобок пробовали незаметно и ласково сомкнуться.

За окнами магазинов продавались абажуры для ламп, презервативы "Изида", волосяные матрацы и кабинеты из мореного дуба. Но прорываемый то тут, то там фронт нового быта выравнивался опять и продолжал борьбу. Повсюду, и на вывесочных поверхностях - тоже. По обе стороны воротной арки, вводящей в ветхий Златоустинский монастырь, вгнездились раньше торговавшие образками и свечами две маленьких часовеньки. Сейчас влево от ворот еще старая надпись "ЧАСОВНЯ"; вправо - новая: "МОЛОКО И ЯЙЦА". В двадцать первом - двадцать втором годах на короткой уличке, обозначенной таблицами: Ленивка - Ленивка,- оппозиционно выставились две вывески: "КООПЕРАТИВ "МУРАВЕЙНИК" и тут же (на углу Лебяжьего) - "КОНДИТЕРСКАЯ "ТРУД". Историю нищего, "голого" года, когда не только людям, но даже и буквам было трудно и тесно, можно прочесть и сейчас на окраинной, у конца Бутырской улицы подвешенной, вывеске: когда-то тут, очевидно, продавали прессованное сено; потом зеленым прессованным кубам пришлось потесниться и дать место дешевым некрашеным гробам; то же и на вывеске: справа - оттиснутая к краю, стеснившая буквы "ПРОДАЖА СЕНА"; слева - примостившиеся пятью черными знаками "ГРОБЫ".

На втором году нэпа по витринным стеклам, множась с каждым часом, заползали гигантские нарочито красные раки; ползли они с чрезвычайно услужливым изгибом чешуи, с клешнями, зловеще торчащими из-под рукавов элегантных лакейских фраков.