Мотылёк и танк   ::   Хемингуэй Эрнест

- Если у этого героя найдутся тут друзья - быть беде.

Но, видимо, друзей у него не оказалось, потому что револьверы постепенно вернулись в кобуры и карманы, визгливых блондинок сняли со скамьи, и все прихлынувшие в левый угол разошлись по местам, а человек с пульверизатором спокойно лежал навзничь на полу.

- До прихода полиции никому не выходить! - крикнул кто-то от дверей.

Два полицейских с карабинами, отделившиеся от уличного патруля, уже стояли у входа. Но тут же я увидел, как шестеро посетителей выстроились цепочкой в затылок, как футболисты, выбегающие на поле, и один за другим протиснулись в дверь. Трое из них были те самые, что выкинули стрелка на улицу. Один из них застрелил его. Они проходили мимо полицейских, как посторонние, не замешанные в уличной драке. А когда они прошли, один из полицейских перегородил вход карабином и объявил:

- Никому не выходить. Всем до одного оставаться

- А почему же их выпустили? Почему нам нельзя, а им можно?

- Это авиамеханики, им надо на аэродром,- объяснил кто-то.

- Но если выпустили одних, глупо задерживать других.

- Надо ждать службу безопасности. Все должно быть по закону и в установленном порядке.

- Но поймите вы, если хоть кто-нибудь ушел, глупо задерживать остальных.

- Никому не выходить. Всем оставаться на месте.

- Потеха,- сказал я решительной девице.

- Не нахожу. Это просто ужасно.

Мы уже поднялись с полу, и она с негодованием поглядывала туда, где лежал человек с пульверизатором. Руки у него были широко раскинуты, одна нога подвернута.

- Я пойду помогу этому бедняге. Он ранен. Почему никто не поможет, не перевяжет его?

- Я бы оставил его в покое,- сказал я.- Не впутывайтесь в это дело.

- Но это же просто бесчеловечно. Я готовилась на сестру и окажу ему первую помощь.

- Не стоит,- сказал я.- И не подходите к нему.

- А почему? - Она была взволнована, почти в истерике.

- А потому, что он мертв,- сказал я.

Когда появилась полиция, нас задержали на три часа. Начали с того, что перенюхали все револьверы. Думали таким путем установить, кто стрелял. Но на сороковом им это, видимо, надоело: да и все равно, в комнате пахло только мокрыми кожаными куртками. Потом они уселись за столиком возле покойного героя и стали проверять документы, а он лежал на полу - серое восковое подобие самого себя, с серыми восковыми руками и серым восковым лицом.

Под разорванной рубашкой у него не было нижней сорочки, а подошвы были проношены. Теперь, лежа на полу, он казался маленькими жалким. Подходя к столу, за которым двое полицейских в штатском проверяли документы, приходилось перешагивать через него. Муж девицы несколько раз терял и снова находил свои документы. Где-то у него был пропуск, но он его куда-то заложил и весь в поту нервно обшаривал карманы, пока наконец не нашел его. Потом он засунул пропуск в другой карман и снова принялся искать. На лице его выступил пот, волосы закурчавились, и он густо покраснел. Теперь казалось, что ему недостает не только школьного галстука, но и картузика, какие носят в младших классах. Говорят, что переживания старят людей. Но его этот выстрел еще на десять лет помолодил.

Пока мы ждали, я сказал решительной девице, что из всего этого может получиться довольно хороший рассказ и что я его, вероятно, когда-нибудь напишу. Например, как эти шестеро построились цепочкой и прорвались в дверь - разве это не производит впечатления? Ее это возмутило, и она сказала, что нельзя писать об этом, потому что это повредит делу Испанской республики.