Мужские рассказы   ::   Белов Александр Константинович

Это только ветка, но удар такой силы, что меня отшвырнуло на землю. Огнём разрывает щёку, больно до крика. Как ещё мимо глаза-то прошло? Я вскакиваю на ноги, он снова сечёт, но теперь уже мимо. Не такой я лапоть, чтобы дважды под один удар встать. Зато сам я успеваю сунуть нож ему прямо под руку. Нож ткнулся, сошёл с удара, и в бочину не сел. Противник отринул и мы замерли друг против друга. Его лицо перекошено злобой. Он чем-то похож на Гурга. Или это мне только кажется? Похож — похож. Разве что, телом суше будет. На нём тугая, кожаная телуха. Такие носят под кольчугу. Да они и сами не протыкаемы и удар хорошо держат. Вот что его спасло. Надо мне было в шею метить. Задним умом — каждый герой. Теперь глаза в глаза придётся. Я с новой силой сжимаю нож, подаюсь вперёд, но тут из темноты выступил конь и встал между нами. Ещё миг, — и мой противник был уже в седле. Я только и успел, что поворотиться. Конь вскарабкался на земляной разлом, разбрасывая землю из-под копыт, и замер на самом гребне. Его седок не спешит давать дёру. Это обстоятельство не предвещает для меня ничего доброго. Луна светила всаднику в спину, и оттого он казался чернее собственной тени. Только теперь я обнаружил причину его заминки.

Эти разбойники возят налучи и мулы привязанными к сёдлам. Спрятал коня в лесу, а при тебе и нет ничего. Теперь вот настало его время пострелять. Кого-то очень напоминала мне эта фигура с вытянутым в руке луком. Где ж мой чубатый? Здесь, в овраге, освещённый луной я был перед противником как на ладони. Чахлые кусточки едва доставали мне до пояса. Ноги сами собой потащили меня назад. Цепляя коряги и вороша кусты, пытался я хоть как-то уйти от этой руки. Может и он сейчас думает о всех свойствах ночной стрельбы? В голове само собой застучало, заклокотало, ходуном заходило это слово — насилие. Что ж мне теперь, на колени встать, что ли? Как бы не так! Откинувшись на спину, я видел, как он начинает выцеливать. И вдруг что-то заставило его действовать решительнее. Должно быть, подходили наши. У меня под самой рукой оказался ком земли. Метнул первым я. Тут же ответила мне стрела. Но что-то её спугнуло, отвело. Комок землицы! Он меня спас. Стрела прошла над плечом, обласкав ухо своей близостью.

Застрельника моего и след уже простыл. Я лежал, задрав глаза к небу. На душе было легко и полётно. Она точно сбросила с себя гнёт.

— Эй, жив, что ли?

Это Матюша. Я всё ещё смотрю в ночное небо и ничего не отвечаю. — Мы тут твоего коня поймали… Да жив ты или нет?

— Жив, — отвечаю и поднимаюсь с земли.

Стрела, которой одарил меня этот разбойник и которая легла в полвершка от моего уха, была замечательна с виду. Её коротко подрезанное оперение подкрасили охрой. Должно быть, для отличия. А древко имело аккуратные прорези. Никогда не видел я таких прорезей. Должно быть, они служили кровостоком, сокращая телесную сопротивляемость удару. Зная толк в каждой стрелешной мелочи, я внимательно разглядел наконечник этой стрелы. Настолько внимательно, насколько позволял мерный свет стоящей в небе луны. Наконечник этот был ухожен и тщательно подготовлен к бою точильным камнем. Такого способа заточки видеть мне ещё не приходилось. На скос. И каждая грань убиралась в остроту только с одной стороны.

Данило Хвощ повертел наконечник в руках и вернул его мне, утвердительно кивнув:

— Как же, знакомая работа. Киевская рука. Есть там коваль один, Васюта Гордеевич, так вот это его вещица.

— Стрелу и подобрать недолго, мало ли их валяется.

— Не скажи. Эти вряд ли станут стрелы с земли подбирать. У того, которого старшина зарубил, серебряные браслеты на руках, а под телухой — оплечье боярское. Во дело какое! Думается мне, Гурга они поджидали.

Я засомневался:

— Нет.