Мы жили в Москве   ::   Орлова Раиса

Больше девяти лет эта поэма жила у нас дома в тетрадке, во многих других домах - в рукописных, машинописных листах.

Василий Теркин был давним, добрым знакомым. Стихи, ставшие "Книгой про бойца", в годы войны приходили к нам в газетах и листовках.

В этих стихах жила правда о войне - будничная, окопная, солдатская и в то же время - возвышенная, песенная, былинная правда. Твардовский потом говорил, что эта поэма была "...моей лирикой, моей публицистикой, песней и поучением, анекдотом и присказкой, разговором по душам и репликой к случаю". Герой поэмы - рядовой солдат Василий Теркин - храбр, находчив, остроумен, смышлен, отлично знает свое боевое ремесло и при всем том не становится идеальным чудо-богатырем: умеет постоять за себя, позаботиться о харчах и выпивке, не увиливает от опасности, но и не лезет в герои. Теркину и его автору мы верили безоговорочно.

В лагерной самодеятельности я читал отрывки из "Книги про бойца", и мне это было радостно, и слушатели одобряли. Новая встреча с Теркиным была важнее всех прежних.

В поэме-сказке, в стихах - то частушечно-лукавых то задумчивых, печальных, напевных - раскрывалась вся наша жизнь, и давно знакомые будничные приметы внезапно обретали по-новому осознаваемый страшный смысл.

Василий Теркин, пораженный бюрократической сложностью загробного мира, спрашивает встреченного там фронтового друга:

...Но зачем тогда отделы,

И начальства корпус целый,

И другая канитель?

Тот взглянул на друга хмуро,

Головой повел:

- Нельзя.

- Почему?

- Номенклатура.

И примолкнули друзья.

Теркин сбился, огорошен

Точно словом нехорошим,

Все же дальше тянет нить,

Развивая тему:

- Ну, хотя бы сократить

Данную Систему?..

...Невозможно упредить,

Где начет, где вычет.

Словом, чтобы сократить,

Нужно увеличить...

В последующие месяцы и годы некоторые слова, речения, строфы поэмы стали жить сами по себе, так же, как в прошлом веке жили строфы, речения из комедии "Горе от ума".

Летом 1963 года Твардовский прочитал эту поэму на даче у Хрущева в присутствии иностранных гостей: Симоны де Бовуар, Сартра, Энценсбергера. По разрешению Хрущева "Теркин на том свете" был напечатан в "Известиях" и в "Новом мире". Это был новый вариант, значительно измененный по сравнению с тем, который был у нас в тетрадке, но отнюдь не смягченный.

Печатать разрешили, вероятно потому, что поэма-сказка должна была восприниматься как еще одно разоблачение "культового" прошлого. Так толковались некоторые строфы, например, допрос, который учиняет Теркину потусторонний "Стол Проверки". В дополнительных строфах 63-го года названы своими именами зловещие приметы именно сталинской поры:

Постигаю мир иной.

- Там отдел у нас Особый,

Так что лучше стороной...

...Там рядами, по годам

Шли в строю незримом

Колыма и Магадан,

Воркута с Нарымом.

...Теркин вовсе помрачнел.

Невдомек мне словно,

Что Особый наш отдел

За самим Верховным.

...Устроитель всех судеб,

Он в Кремле при жизни склеп

Сам себе устроил.

Невдомек еще тебе,

Что живыми правит,

Но давно уж сам себе

Памятники ставит.

Мы воспринимали эту поэму как расчет с прошлым, как радостный, оттепельный поток, смывающий прах и плесень сталинской мертвечины.

Нас привлекало и непосредственное лирическое самовыражение Твардовского, поэта и редактора, который насмешливо-гневно расправляется со своими исконными врагами, с теми, кто топчет, душит, убивает живое слово.

Весь в поту, статейки правит,

Водит носом взад-вперед:

То свое словечко вставит,

То чужое зачеркнет.

То его отметит птичкой

Сам себе и Глав и Лит

То возьмет его в кавычки,

То опять же оголит.

Знать, в живых сидел в газете,

Дорожил большим постом,

Как привык на этом свете,

Так и мучится на том,

...