Мышь и три ее сына   ::   Житков Андрей

На мгновение она увидела его бога — был он большой, страшный и круглолицый, такой же красный, как монашеские пятки, а глаза его сверкали золотом солнца. Мышь пала ниц, закрыла глаза и принялась усердно молиться. Ее Мышиный бог был серого цвета, усы его топорщились, он водил носом и в гневе бил хвостом о крашеные деревянные балки под крышей храма, от чего все в округе тряслось и дрожало, заставляя монахов в ужасе разбегаться. Но сейчас его желтые глаза были полузакрыты, хвост лежал на балке, лапы покоились на свисающем до колен животе, и по всему было видно, что он в благодушном настроении. Мышь попросила его о сыне, который был бы сильнее северного ветра, срывающего крыши с домов и камни со склонов, мужественней буйволицы, защищающей своего детеныша от стаи голодных волков, быстрее бородачей и канюков, кружащих в небе, ловчей и изворотливей гадюки, заползшей в гнездо кекликов, хитрее и коварней человека с его большой головой и вертлявым языком. Бог открыл один глаз и произнес: «Будет». Мышь пообещала ему зерна, овечьего сыра и вяленой верблюжатины, после чего поднялась и побежала к выходу. Она опять увидела пятки монаха, но теперь они были сиреневого цвета, словно наступили на усыпанный черникой куст, и Мышь подумала, что угли в животе у монаха превратились в золу. Она снова обежала его, приблизилась к лицу и лапкой приподняла правое веко. В уже помутневшем глазу Мышь увидела его круглолицего бога, который поднимался на гору, волоча за собой что-то похожее на изношенное «дели». Потом он исчез. «Значит, у бородачей сегодня будет много еды», — подумала Мышь и побежала своей дорогой.

Родила Мышь Тигра. Беспомощный, слепой, тыкался он мордочкой в ее живот, вжимая в стену, жалобно пищал, выпрашивая молока. Мышь, как полагается, вылизала его от макушки головы до кончика хвоста и стала думать, как прокормить сына.

В кухне было тихо. Она выглянула из норы и увидела на полу большие тазы, до краев наполненные молоком. В одних было ячье густое, жирное, тягучее, похожее на затянутое облаками солнце, в других — коровье, белое, как первый снег, в третьих — овечье, отдававшее соком медовой травы, в четвертых — верблюжье, подернувшееся морщинистой пленкой. Мышь торопливо заработала зубами, выгрызая в стене дыру побольше, чтобы сын мог через нее пролезть. Потом она вернулась в нору и, подпихивая его в бока, заставила выбраться наружу. Тигр, почувствовав запах молока, заковылял к тазам. Мышь запрыгнула на край таза с ячьим молоком и, обмакнув в него хвост, опустила его сыну. Тигр принялся с урчанием обсасывать матушкин хвост. Потом Мышь забралась на таз с верблюжьим молоком, затем — с коровьим. Наевшись, Тигр тут же уснул, и Мышь выбилась из сил, заталкивая его назад в нору. Она с ужасом думала о том, что сейчас войдут люди, увидят ее неуклюжего сына и заберут себе. Но Мышиный бог следил за людьми и дал мальчику войти в кухню только тогда, когда весь Тигр уже был в норе и только его тонкий черный хвост еще торчал из дыры в углу.

Мальчик вкатил в кухню огромный котел, который был чуть меньше его самого и гулко гремел о каменный пол. Поваренок, кряхтя и пыхтя, как медведь, волочащий в гору колоду с медом, водрузил котел на очаг, взял глиняную миску и ковш и зачерпнул из каждого таза понемногу молока. В миску мальчик положил корку ржаного хлеба, кусочек кирпичного зеленого чаю, немного коры, тальника и проросшей пшеницы. После он достал из-за пазухи большую круглую серебряную серьгу с колокольчиками, от которых по кухне прокатился тонкий переливчатый звон, и запел. Он пел о том, что у луноподобной жены князя родился сын, чей голос похож на серебряные колокольчики, но он пока еще беспомощнее щенка и слабее мыши, а потому его матушка отдала самую большую, самую лучшую серьгу, чтобы приготовили тарак.