Н А Бугров   ::   Горький Максим

И никого тогда не обрадовал царёв наезд, - как будто все одно подумали: "Ох, не велик царёк у нас!"

Он взглянул в угол на умирающий, сапфировый огонёк лампады, встал, подошёл к двери и, приоткрыв её, крикнул:

- Лампаду оправьте, эй!

Бесшумно, как всегда, вошла, низко кланяясь, тёмная девица, встала на стул, оправляя лампаду, Бугров смотрел на её стройные ноги в чёрных чулках и ворчал:

- Что это у вас в этой горнице лампада всегда плохо горит?

Девица исчезла, уплыла, точно обрывок чёрной тучи.

- Вот и о боге - тоже, - заговорил Бугров. - Даже в нашем быту, где бога любят и берегут больше, чем у вас, никониан, - даже у нас, в лесах, покачнулся бог. Величие его будто бы сократилось. Любовности нет к нему, и как бы в забвение облекается. Отходит от людей. Фокусы везде, фокусами заслоняют чудо жизни, созданной им. Вот послушайте случай.

Вдумчиво, крепкими, тяжёлыми словами, он рассказал:

В глухое лесное село Заволжья учитель привёз фонограф и в праздник в школе стал показывать его мужикам. Когда со стола, из маленького деревянного ящика, человечий голос запел знакомую всем песню, мужики встали, грозно нахмурясь, а старик, уважаемый всем селом, крикнул:

- Заткни его, так твою мать!

Учитель остановил аппарат, тогда мужики, осмотрев ящик и цилиндр, решили:

- Сжечь дьяволову игрушку!

Но учитель предусмотрительно запасся двумя валиками церковных песнопений. Он с трудом уговорил мужиков послушать ещё, и вот ящик громко запел "Херувимскую". Это изумило слушателей до ужаса, старик же надел шапку и ушёл, толкая всех, как слепой; за ним, как стадо за пастухом, молча ушли и мужики.

- Старик этот, - строго рассказывал Бугров, глядя в лицо мне прищуренными глазами, - придя домой, сказал своим: "Ну, кончено. Собирайте меня, умереть хочу". Надел смертную рубаху, лёг под образа и на восьмой день помер - уморил себя голодом. А село с той поры обзавелось бесшабашными какими-то людьми. Орут, не понять - что, о конце мира, антихристе, о чорте в ящике. Многие - пьянствовать начали.

Постучав по столу пухлым пальцем, он продолжал с тревогой и горечью:

- Бог дал человеку лошадь для работы, а тут по улице бежит вагон - кем движим? Неизвестно. Я учёных спрашивал: "Это что значит - электричество?" "Сила, говорят, а какая - неведомо". Даже - учёные. А каково мужику видеть это? Ведь ему не скажешь, что бог вагоны по улицам гоняет. А что не от бога, то - от кого? То-то. Да тут ещё телефоны и всякое другое. У меня артельщик - умный парень, грамотей - до сего дня, к телефону подходя, крестится, а поговорив, руки мылом моет - вот как! Всё - фокусы. Польза в них есть, я - не против этого, я только спрашиваю: как понять это мужику, лесному-то человеку? Зверя он тонко понимает, рыбу, птицу, пчелу, но - если деревянный ящик молитвы поёт, значит - зачем церковь, поп и всё прочее? Как будто не надобно церковь?! И - где в этом бог? Это он, что ли, ангела в ящик посадить изволил? Вопрос!

Откусив кусочек фруктового сахара, Бугров жадно выпил чай, вытер усы и продолжал, убедительно, тихо:

- Наступило время опасное, больших тревог души время. Вот вы говорите - революция, воскресение всех сил земли. Какие силы-то, какие, откуда они? Народ этого не понимает. Вы забегаете вперёд да вперёд и всё дальше, а мужик отстаёт всё больше. Вот о чём подумай...

И вдруг предложил, почти весело:

- Поедемте со мною в Городец, разгуляемся?

Как земля, всякий человек облечён своей атмосферой, невидимым облаком истечений его энергий, незримым дымом горения его души.

Бугрова окружала атмосфера озабоченной скуки, но порою эта скука превращалась в медленный вихрь тёмных тревог.