Награде не подлежит   ::   Соболев Анатолий Пантелеевич

Отделенного от всего мира Костю, камнем летящего в скафандре вниз, на дно; его же, Костю, оказавшегося там, на дне, будто внутри стеклянного шара с видимостью в два метра, дальше — плотная мгла; подсасывающий в груди холодок от ожидаемой на каждом отрезке пути опасности; мутное тело чудовища — ту самую торпеду, неправдоподобно огромную в воде; парализующий движение страх оттого, что торпеда со своей «злобной затаенностью» может «шарахнуть» при первом же прикосновении к ней («бывали такие случаи»); как вечность длящееся время, пока, наконец, он не застропил торпеду, вскоре исчезнувшую в размытой мгле, и не почувствовал, как «бесконечно устал и мелкой дрожью трясется каждая жилка тела». А потом случилось то, чего больше всего боялся Костя — кессонка, пронзившая его уже наверху, на борту, дикой болью «от паха до самых кончиков пальцев на ногах», от которой он «то терял сознание, погружаясь в красную зыбкую тьму», то «выныривал» из нее, испытывая невыносимые мучения.

Война давно прошла, все меньше остается в живых ее участников и очевидцев, в литературу входят новые, молодые авторы, которые пишут о войне, в лучшем случае, по рассказам или воспоминаниям фронтовиков, а то и попусту сочиняя ее, иногда в опереточном духе. А читателю нужна правда о войне, последствия которой до сих пор дают о себе знать почти в каждой семье. И вот, читая повесть Анатолия Соболева, мы переносимся в то грозное время, с его особой неповторимой психологической атмосферой, со взаимоотношениями людей, где все резче и глубже, чем в обыденной жизни, со страданиями и мечтами, никогда и ничем не истребимыми. Достоверностью времени отмечено все в повествовании: и водолазная служба прерываемая налетом вражеских «юнкерсов»; и разговоры раненых в госпитале, каменное отчаяние одних и надежды других; даже сама любовь Кости к Любе, чистота его первого чувства. Эта любовная история могла бы показаться слишком растянутой, беллетристической, если бы не искренность, не удивительная черта в характере молодой женщины, которая и любит, и по-матерински жалеет Костю. Чуткость автора к правде проявилась и в том, что он не закончил повесть счастливой любовью. Костю второй раз сражает кессонка, на этот раз по вине командира-головотяпа, и он навсегда обречен на одиночество. В этом есть своя жестокая логика. Реутов — из того молодого поколения, которое почти цели погибло в войну. И в повести мало кто остается в живых из товарищей Кости: уже после войны, при подъеме подводной лодки, Лубенцову отрубило понтоном шланг-сигнал и он задохнулся на глубине; подорвался мичман Кинякин, вытаскивая со дна авиационную бомбу. И как несправедливо умаление подвига этих людей, возмутительно равнодушие к немногим уцелевшим из них, вроде того формализма, с каким военком в повести решает, что ветеран войны Реутов «награде не подлежит».

Это повесть не просто о водолазах (как обычно говорят, что эта повесть о металлургах, а эта — о строителях, рыбаках, взрывниках и т. д.), хотя здесь и превосходно показана технология водолазного дела. Но водолазная служба, все связанное с нею только проявляет, драматизирует положение героя как представителя своего поколения. И этим книга вносит свою долю в нашу литературу о войне.

МИХАИЛ ЛОБАНОВ



1

Выброска — тонкий пеньковый канатик.



2

Брас — пеньковый конец, удерживающий на водолазе груза.